— Хорошо, — сказала Ки-Ки. Со стороны сестры Эрнестины было довольно глупо поставить отвечать за прилавок со сладостями нас с Ки-Ки, так как большинство пирожных, которые мы должны были продавать, исчезали у нас во рту. — Пол Слейтер.
— А что с ним?
— Ты ему нравишься.
— Наверное, — согласилась я.
— И это все? Наверное?
— Я же тебе говорила. Мне нравится кое-кто другой.
— Точно, — кивнула Ки-Ки. — Джесс.
— Точно, — повторила я за ней. — Джесс.
— Которому ты не нравишься?
— Ну… да.
Мы посидели минутку, ничего не говоря. Отовсюду доносилась музыка мариачи. Около фонтана дети пытались разбить пиньяты. Статуя Хуниперо Серра был украшена цветами. Неподалеку стояли рядышком прилавки с тако и сосисками с перцем[1]. В церковной общине итальянцев было почти столько же, сколько латиноамериканцев.
Внезапно Ки-Ки повернулась и воззрилась на меня сквозь темные линзы очков.
— Джесс ведь призрак, так?
Я поперхнулась очередным пирожным.
— Ч-чего?
— Он призрак. Можешь даже не трудиться отрицать. Я была там вчера вечером, Сьюз. Я видела… ну, я видела вещи, которые по-другому никак не объяснишь. Ты говорила с ним, но рядом никого не было. И все же кто-то удерживал голову Пола под водой.
Я почувствовала, что краснею как рак.
— Ты с ума сошла.
— Нет, — покачала головой Ки-Ки. — Увы. Ты же знаешь, я ненавижу подобные штуки. Те, что нельзя объяснить с научной точки зрения. И всех эти идиотов на телевидении, утверждающих, что они могут разговаривать с мертвыми. Но…
К нам подошел турист, опьяненный ярким солнцем, свежим морским воздухом и слабоалкогольным пивом, которое стояло на немецком прилавке. Он протянул нам доллар. Ки-Ки подала ему канноли. Он попросил салфетку. Мы заметили, что салфетница пустует. Ки-Ки извинилась. Турист по-доброму рассмеялся, взял канноли и был таков.
— Но что? — нервно уточнила я.
— Но когда речь идет о тебе, я склонна верить. И однажды, — добавила она, взяв пустую салфетницу, — ты мне все объяснишь.
— Ки-Ки, — начала я, чувствуя, как сердце снова начинает биться в нормальном ритме, — поверь мне. Лучше тебе не знать.
— Не-а, — покачала она головой. — Нетушки. Ненавижу чего-то не знать. — С этими словами она помахала салфетницей. — Пойду наполню. Ты не против минутку побыть одна?
Я кивнула, и она ушла. Интересно, Ки-Ки хоть представляла, насколько сильно меня потрясла? Я сидела, размышляя, что же мне делать. Мой секрет был известен лишь одной живой душе на всем белом свете — лишь одной, кроме отца Дома и Пола, разумеется, — и даже ей, моей лучшей подруге Джине из Бруклина, было известно не все. Я никогда никому больше не рассказывала, потому что… ну, потому что кто бы во все это поверил?
