Сегодня такие штуки официально запрещены. Да и нанимать особо некого. Вроде был один мастер трансформации в Китае, но куда делся – никто не знает.
– С толпой невозможно работать. Народу слишком много. Один парнишка пытался. Решил, что он самый умный и справится с отдачей. Позволил себя коснуться сотне человек по очереди, устроил им настоящую эйфорию. Превратился в эдакий наркотик.
– Так ведь и отдача тоже эйфория, так? Чего же плохого?
Кошка вспрыгивает на диван и принимается драть когтями подушки.
– Вот именно. Вы, молодежь, всегда так: считаете себя бессмертными и всемогущими. Будто первые додумались до подобных глупостей. Он под конец спятил. Стал счастливым полоумным шизиком, но именно что шизиком. Сынок одной шишки из клана Бреннанов. Ну, хоть было кому о нем позаботиться, по крайней мере.
Опять заладил про тупую молодежь и мастеров-недорослей. Я тянусь погладить кошку, и она замирает. Не мурлычет, просто застывает совершенно неподвижно.
Вечером делаю набег на шкафчик для лекарств. Проглатываю две таблетки снотворного и засыпаю. Кошка пристроилась под боком.
На этот раз никаких снов.
Кто-то трясет меня за плечо:
– Просыпайся, соня.
Дед протягивает чашку. Кофе опять крепкий, но сейчас это кстати. Голова будто песком набита.
Натягиваю штаны и по привычке сую руки в карманы. Чего-то не хватает. Где амулет? Мамин, тот, что Мора не взяла.
Помни.
Залезаю под кровать. Но там только пыль, позабытые книжки в мягких обложках и двадцать три цента.
– Ты чего?
– Да так.
В детстве мама ставила нас троих в ряд и объясняла: нет ничего важнее семьи, доверять можно только друг другу. Потом по очереди трогала за плечи голыми руками, и нас захлестывала, в буквальном смысле удушала братская любовь.
– Поклянитесь любить и защищать друг друга любой ценой. Вы не должны вредить друг другу и друг у друга воровать. Нет ничего важнее семьи. Только родные любят по-настоящему.
Мы плакали, обнимались и клялись.
Со временем, через месяц-другой, магия эмоций ослабевает. Через год вспоминаешь свои слова и поступки и краснеешь от собственного идиотизма. Но сами эмоции не забываются – зашкаливающие, рвущиеся наружу. Только тогда я и чувствовал себя по-настоящему в безопасности.
Выхожу с чашкой в руках на улицу проветриться. Иду медленно, отмеряя шаги; глубоко и резко вдыхаю холодный чистый воздух, словно утопающий.
У меня из карманов то и дело что-нибудь выпадает. Пока я не расклеился совсем, надо машину проверить. Буду ведь дурак дураком, если амулет завалился за сиденье или на полу лежит. Вот бы так и оказалось.
