Затем казаки приступили к сбору добычи – забрали всех верховых объезженных лошадей, запрягли повозки, подчистую выгребли все имеющее определенную ценность – оружие, одежду, металлическую утварь, ткани и ковры, со сноровкой обдирали с трупов женщин драгоценности и украшения. И тут же, на глазах у всех, деловито пытали воющих от боли бывших рабовладельцев. А потом из укромных местечек вынимали горшки с монетами, раскапывая землю или круша глину.
Уходя из полностью разоренного стойбища, забросали колодцы разрубленными на куски трупами, чтобы сделать воду непригодной для употребления. Ведь рано или поздно, но за ними отправится погоня – вот только поить своих лошадей жаждущим мщения татарам будет нечем, в бурдюках воды не навозишь, а кони пьют много.
Одного только казаки не делали – не жгли округу, в небо не поднимались дымы от пожарищ. Но и тут был прагматичный подход – не стоило предупреждать врагов о своем приближении. Потому целые сутки нападения казаков на крымские кочевья шли совершенно безнаказанно – ничего не подозревающие хозяева с диким ужасом в глазах взирали на окружавших кочевья казаков, и уничтожались повсеместно. Немногие успевали оказать сопротивление и погибали под ударами казачьих сабель.
Лишь на вторые сутки у татар началась самая настоящая паника – видимо, выжил кто-то из беглецов, сбежавший от жестокой расправы. И мгновенно понеслась от кочевья к кочевью горестная и страшная весть – казаки в Крыму лютуют и всех режут.
Рабовладельцы и людоловы бросали в стойбищах драгоценное имущество, и с заводными лошадьми, забрав только жен и детей, уходили в степь самым быстрым аллюром, спасаясь от казачьих сабель. Запорожцам доставалось их богатство, да брошенные рабы, многие из которых радостно приветствовали единоверных освободителей.
Однако были кочевья, где хозяева начисто вырубали своих невольников – толи крымчаков терзала злоба от того, что их «живая собственность» станет свободной, или просто хотели запугать идущую на север огромную колонну освобожденных из плена христиан.
Война шла на полное взаимоуничтожение – пощады никто не просил, впрочем, ее и не давали. Юрий старался ожесточиться сердцем, взирать спокойно на чужую смерть он не мог, поначалу просто отворачивался в сторону, терзаясь душой.
Первым же вечером, не выдержав горестных причитаний, приставил турецкий пистоль к голове воющей молодой татарки, которой вспороли живот. Выстрелил сразу, набравшись решительности, избавив несчастную от дальнейших мучений.
