Дядя Костас терпеть не мог Янгоса. И сегодня вечером он пришел на перекресток улиц Гермеса и Венизелоса только для того, чтобы посмотреть со стороны на происходящее. Он увидел там ожесточенные лица «инакомыслящих», жандармов в форме и в штатском, которые равнодушно наблюдали за тем, как камни летели в окна Демократического профсоюзного клуба, услышал крики: «Сволочь Зет, ты умрешь!», «Подонки, все вы умрете!», увидел, как многих сторонников мира, идущих на митинг, хватали и избивали в темных закоулках, и поспешил унести оттуда ноги. Дядя Костас приехал домой на автобусе. То, что он подозревал с самого утра, то, что почуял в воздухе, происходило только что у него на глазах, и кто знает, думал он, что еще за этим последует.
Он вспомнил черные дни подполья, ссылки и пытки. Кто-нибудь другой, возможно, не разобрался бы в обстановке, но не дядя Костас, жизнь которого прошла в борьбе за высокие идеи. Под конец он устал, сломился. Да, он не был железным. Многие из его знакомых, лучше его устроенные в жизни и с более крепким, чем у него, здоровьем
Давно уже отреклись от своих идеалов. А он лишь шесть лет назад отошел от борьбы и поклялся именем своих детей никогда не вмешиваться в политику. Ведь чем больше он старел, тем больше слабели его руки. А он был грузчиком, так же как Янгос.
Дядя Костас терпеть не мог Янгоса потому, что тот напоминал ему палачей из концлагерей на пустынных островах. Эти бесчувственные скоты пытались калечить ссыльным души, сажали людей в мешки и бросали в море, избивали, унижали их, чтобы заставить отречься от коммунизма. Точно таким был Янгос, и если бы теперь организовали еще один концлагерь, «Новый Парфенон», он в числе первых вызвался бы работать там.
Да, дядя Костас немало выстрадал, прежде чем поколебалась его вера в высокие идеи, прежде чем он отступил. Такая длительная борьба, столько жертв, столько крови, и опять в стране пришли к власти предатели, коллаборационисты, сотрудничавшие раньше с немецкими оккупантами. Он видел, что те, кто отрекся от своих убеждений раньше, чем он, преуспели в жизни, неплохо устроились. А он по-прежнему с трудом перебивался; дети росли и требовали забот, жена стирала в чужих домах, а он на своем горбу перетаскивал чужое добро. Сколько можно терпеть? И вот приходит день, когда человек сдается. Это случилось с дядей Костасом шесть лет назад.
Янгос сидел у него в печенках. Старый грузчик примерно представлял, чем тот живет и дышит. В отсутствие Янгоса он не раз толковал о нем с другими грузчиками. Любимчик полиции Газгуридис волен был казнить и миловать. В то время как другим разрешалось перевозить грузы только в пределах города, он имел право возить товары куда угодно. Если грузчиков задерживали за какое-нибудь нарушение, им приходилось полностью, до последнего гроша, выплачивать штраф; Янгосу же все сходило с рук — как, каким образом? — и вдобавок он всегда хорохорился. Он был так уверен в своем всемогуществе, что не считал нужным держать что-нибудь в тайне. Не ведая страха, смело выкладывал все.
