Отдельное внимание привлекают заметки Черчилля относительно предвоенной карьеры Клемансо. Он очень колоритно изображает французский парламент конца XIX и начала XX века с его «суматошной, яростной, ядовитой жизнью, которая протекает в атмосфере сменяющих друг друга скандалов, мошенничеств, разоблачений, лжесвидетельств, подлогов, убийств, заговоров, интриг, личных амбиций, отмщений, жульничества и надувательства». И хотя это было «ужасное собрание, слегка цивилизованное, набитое взрывчаткой и напичканное электрическими проводами под напряжением», Черчиллю импонировало наличие в нем простора для актерской пантомимы. Он изображал депутатов как актеров на сцене национальной и мировой политики, указывая, что эти «актеры были людьми высокого таланта, людьми умными и красноречивыми, людьми с репутацией и властью, людьми, проповедующими благородные чувства, людьми, которые жили на глазах общественности, управляя армиями, дипломатами и финансами»[111].
На примере Клемансо Черчилль лишний раз убедился в правильности своей точки зрения, что обитателям политического олимпа присущ актерский талант, который является необходимой составляющей политического успеха. Сумевший раскрыть в себе актерские способности может многого добиться. Причем речь здесь идет не о лицедействе и притворстве, а о способностях управлять своими эмоциями, достигая в общении и поведении максимальной убедительности. Лучше всего это проявляется в главном оружии политика, к которому так часто обращался Клемансо и который с успехом использовал сам Черчилль, – публичных выступлениях. Рисуя портрет французского премьера, Черчилль не мог не раскрыть и эту составляющую его образа. «Он переходил от одного края трибуны к другому и бросал резкие, как музыкальное стаккато, предложения, так, как будто эти мысли только что пришли ему в голову. Он напоминал разгуливающего по клетке взад и вперед зверя, который рычит и пожирает публику глазами. С рычанием и ворчанием этот свирепый, старый бесстрашный хищник вышел на охоту»[112]. Читая эти строки, как и другие, о том, что критическое положение не требовало для объяснения ситуации «языковых изысков, красноречия и аргументов», невольно вспоминаются слова коллеги Черчилля Джона Морли (1838–1923), которые тот часто любил повторять: «В выступлении задействованы три составляющие: кто говорит, как говорит и что говорит, причем последнее значит меньше всего»[113].
Но управление эмоциями лишь одна сторона ораторского искусства. В большинстве случаев умения держаться на публике недостаточно – важную роль играет и красноречие. Клемансо прекрасно владел словом, чем заслужил дополнительное уважение Черчилля. Анализируя поступки французского премьера, Черчилль не мог не перекладывать историю Клемансо на собственную жизнь 1930-х годов, когда после отставки с поста министра финансов его впереди ожидало десятилетие политических разочарований и тяжело переносимого безвластия. Поистине автобиографичными выглядят следующие строки, которыми Черчилль описывает жизнь Тигра в аналогичный период: «Исключенный из парламента, он потерял трибуну для обращения к стране. Ничего страшного. У него было другое оружие: перо. Он писал, чтобы есть и пить, защищая свою жизнь и честь. И то, что он писал, читалось повсеместно. Та к он выжил. И не просто выжил, а восстановил позиции; не просто восстановил позиции, но повел наступление; не просто повел наступление, а добился победы»
