– Ты хочешь сказать, что у тебя человеческий мозг?
– Нет, слава Богу. – Голос козла прибавил в громкости. – Они поместили мозг в тело моего отца, и это его погубило. Он не мог даже смотреть на своих детей. Он не мог прикоснуться к матери своих детей. – Он отвернулся, и я притворился, что не замечаю, как он ткнулся носом в подушку, чтобы вытереть влагу с ноздрей. – Ты знаешь, как тяжело иметь такого отца? Отца, который тебя стыдится, страшится самого твоего вида?
– Я вообще не знаю, каково это – иметь отца, – ответил я.
– Тебе повезло. Они совсем не такие, как о них говорят. – Козел оглядел меня с ног до головы, как будто само мое существование доказывало, что отцы – это вообще чушь. И, по правде говоря, у меня никогда не возникало даже мысли об отце. Мне, пожалуй, даже нравилось то, что не пришлось ни с кем делить свою маму.
«Ты и я, Траки, против всего мира, – говорила она. – Один плюс один равняется всему, и неважно, какой чепухе вас учат в школе. – Она была права. – Но если вычесть один? Тогда ты снова на нуле».
– Прости меня, – сказал я.
Козел сделал неопределенный жест копытом.
– Мы не были близки, – сообщил он. – Но после его смерти команда внесла некоторые коррективы. Примерно сорок процентов моего мозга состоят из нервной ткани человека. Остальные шестьдесят процентов – au naturel[21].
Этот козел был всего на сорок процентов человеком, но говорил он лучше, чем сто процентов людей, которых я знал. Я так ему и сказал.
– Во время распада США я укрылся в заброшенной библиотеке, – продолжал он. – Я проглотил почти все книги на ее полках, за исключением тех, которые просто не мог переварить. От Борхеса, к примеру, у меня тяжесть в животе. От Мелвилла обычно бывают газы. Разумеется, сначала я читаю книги, – быстро добавил он.
– Итак, раз ты пережил распад США, то тебе должно быть…
– Почти пятьдесят, да[22], – ответил козел. – Трагический побочный эффект гибридизации моего мозга. Мне приходилось наблюдать, как умирают все, кого я когда-либо знал: мои двоюродные братья и сестры, какими бы тупыми они ни были, мои тети и дяди, даже сводные братья и сестры. – Он тихо, скорбно заблеял. – Каждый год мне кажется, что он будет для меня последним. Я спрашиваю себя, как долго это может продолжаться? У меня сердечная аритмия. Занозы в копытах. Суставы болят, ты не поверишь, как. Мое обоняние уже не то, что прежде. Раньше я мог бы унюхать гниющее болото за полмили отсюда. – Он влажно принюхался, словно демонстрируя, насколько его силы ослабли. – Я много раз думал о том, чтобы покончить со всем этим. О да. Не проходило и дня, чтобы я не подумывал о самоубийстве. Но как? Анатомия не позволяет мне держать ружье. Кроме того, у меня нет денег, чтобы его купить. Конечно, я подумывал о таблетках. Но даже сумей я подхватить их копытами, нет никакой гарантии, что это сработает. Козлы созданы едва ли не всеядными. В свое время я мог переваривать металлические ограждения и целые листы стекловолокна. Представь, что глотаешь пузырек таблеток только лишь для того, чтобы потом тебе на пару часов стало дурно. Какое разочарование.
