. Ему нравилось здесь спать, пусть даже затекали мышцы, ведь он любил одиночество и краски раннего утра в пустыне. Через пару часов, когда солнце начнет припекать всерьез, пустыня станет пепельной и, ей-ей, можно будет услышать, как шипит воздух. Если в середине дня не найти тени, Великая Жареная Пустота испечет твои мозги, превратив их в шелестящую золу.
Но пока хорошо: воздух остается мягким и все сохраняет иллюзорную красоту – пусть это и ненадолго. В такие моменты мальчику удавалось представить себе, будто он проснулся за тридевять земель от Инферно.
Парнишка сидел среди тесно нагроможденных камней, на плоской верхушке большого валуна, своими округлостями напоминавшего кресло-качалку. Валун густо покрывали нанесенные краской из баллончика граффити: непристойные рисунки и лозунги вроде «Хрен в зубы гремучкам». Все это скрыло от глаз остатки индейских пиктограмм трехсотлетней давности. Валун стоял на вершине холма высотой в сотню футов, заросшего жесткой щетиной из кактусов, мескито и полыни. Обычно мальчик спал именно здесь – с этой выгодной позиции были четко видны границы его мира.
На севере отчетливо чернела прямая полоска: это шоссе под номером 67, появившись из техасских равнин, как бы срезало у Инферно бок, на две мили превращаясь в Репаблика-роуд, пересекало мост через реку Снейк и, миновав убогую Окраину, снова становилось трассой под тем же номером, чтобы исчезнуть на юге, где среди раскаленной пустыни высились горы Чинати. Насколько хватало глаз, на дороге ни души, только над валявшейся у обочины падалью – броненосцем, песчаным кроликом или змеей – кружили стервятники. Птицы то и дело плавно снижались за добычей, и паренек пожелал им приятного аппетита.
К востоку от Качалки простирались плоские перекрещивающиеся улочки Инферно. Среди приземистых кирпичных зданий центрального, «делового» района расположился маленький прямоугольник Престон-парка с крохотной белой эстрадой, коллекцией кактусов, высаженной городским Советом по благоустройству, и белым мраморным ослом в натуральную величину. Парнишка тряхнул головой, достал из внутреннего кармана выгоревшей джинсовой куртки пачку, закурил первую сигарету. «Идиотское везение, – подумал он. – Прожить жизнь в городе, названном в честь осла». Опять-таки скульптура обнаруживала изрядное сходство с мамашей шерифа Вэнса.
Выстроившиеся вдоль улиц Инферно деревянные и каменные дома отбросили на песчаные дворы и растрескавшийся от жары бетон лиловые тени. На Селеста-стрит, над стоянкой подержанных автомашин Мэка Кейда, обвисли многоцветные пластиковые флажки. Стоянку ограждала восьмифутовая изгородь из металлической сетки, поверх которой шла колючая проволока. Большой красный плакат призывал: «ВЕДИТЕ ДЕЛА С КЕЙДОМ, ДРУГОМ РАБОЧЕГО ЛЮДА!» Парнишка догадывался, что эти машины, все до единой, собраны из частей краденых автомобилей; самая приличная колымага не смогла бы проехать и пятисот миль. Еще Кейд активно снабжал мексиканцев наркотиками. Впрочем, продажа подержанных машин приносила Кейду деньги лишь на карманные расходы – свой настоящий бизнес Мэк делал в иной области.
