Глаза у него были полуприкрыты, а дыхание сипло, как у спящего астматика. В процессе разговора Роберт Ашотович вдруг проснулся и начал кидать на меня изучающие взгляды. И чем дольше длился разговор, тем продолжительнее становились эти взгляды. Вид у Роберта Ашотовича стал крайне заинтересованный, но в интересе хозяина «Кофейного Рая» я не почувствовала чего-либо непристойного. Он вёл себя скорее как энтомолог, заприметивший у себя на подоконнике букашку неизвестного науке вида.
Черносливовые глаза заиграли, над тройным подбородком появился намёк на улыбку.
Когда основные формальности были улажены, Роберт Ашотович сгрёб наши документы и скрылся в задней комнате, чтобы сделать с них ксерокопии.
Лена тут же шепнула мне на ухо:
— Имей в виду, у Робика жена и пятеро детей.
Я скорчила печальную рожицу и пробормотала в ответ:
— Ну вот, так всегда, а я-то размечталась!
На прощание Роберт Ашотович и совершил то самое, странное. Когда аудиенция подошла к концу, меня попросили задержаться. Девчонки вышли, а хозяин принялся расспрашивать меня о месте, откуда я приехала, о семье (я отвечала сдержанно, как всегда: выросла в рабочем посёлке, мама библиотекарь, папа на заводе работает), а под конец вдруг, будто бы на что-то решившись, кивнул на мою руку:
— Позволите?
Сомневаясь — правильно ли я его поняла? — я медленно подняла руку, и Роберт Ашотович, привстав, почтительно припал к моим пальцам, тихо, еле слышно просопев над ними:
— Светлейшая… — и поднял на меня глаза.
Создавалось впечатление, что он ожидает какой-то определённой реакции.
На «Христос воскресе» положено отвечать «Воистину воскресе», на «Будь готов» — «Всегда готов», а что положено отвечать на «Светлейшую» — я не знала. Когда такое проделывал папа, мама обычно выдёргивала у него руку и заливалась весёлым смехом. Я всегда считала, что это личная прибаутка родителей, глубинный смысл которой доступен лишь им двоим.
Как выяснилось, не только им.
Заливаться весёлым смехом мне что-то не хотелось, никакой особой светлости я в себе не ощущала, поэтому осторожно забрала свою конечность, неловко бормотнув в ответ: «… Э-э-э… Большое спасибо, Ашот Робертович…»
Хозяин кофейни распрямился, заново изучил моё недоумевающее лицо и, видимо, сделал для себя какие-то выводы.
— Всего доброго, Данимира Андреевна, — ровно произнёс он, сел и замолчал, сложив руки на животе. Круглые веки прикрылись — он приготовился снова заснуть.
Я поняла, что представление окончено, и покинула кабинет.
