Фанагорийцам приходилось туго; они позвали на помощь, и совместными усилиями батарея турок была захвачена; русские устремились вперед по узким улочкам, где соблюдать боевой порядок было уже невозможно. В это время вторая колонна генерала Ласси, сражавшаяся на крепостном валу, несла большие потери. Пока Ланжерон, собравший, как мог, нескольких солдат, снизу лез к нему на помощь, по самому валу подоспел Фронсак с егерями; Ласси заговорил с ним по-русски, тот ответил по-немецки, и всё время сражения на валу, продолжавшегося три часа, они переговаривались на этом языке. (Ирландец Ласси принял Фронсака за ливонца, а потому не мог после его разыскать, чтобы поблагодарить; он встретил герцога случайно два дня спустя, узнал, кто он, и ходатайствовал перед Суворовым о его награждении.)
В 1822 году Джордж Байрон опишет этот эпизод в восьмой песни своей поэмы «Дон Жуан» (Ланжерон выведен в ней под именем Джонсона, а Фронсак — под именем Дон Жуана):
На разных языках сквозь шум и чад
Трудненько сговориться, думать надо,
Когда визжит картечь, дома горят
И стоны заглушают канонаду,
Когда в ушах бушуют, как набат,
Все звуки, характерные для ада, —
И крик, и вой, и брань; под этот хор
Почти что невозможен разговор[8].
Измаил защищали турки и татары, собранные из Хотина, Бендер, Аккермана и Килии — крепостей, уже взятых русскими; за повторную сдачу в плен султан грозил им смертью, поэтому они сражались с бесстрашием приговоренных. Русские перед боем исповедались и надели чистые рубашки. Они лезли по девятиаршинным лестницам из наполненного холодной водой рва на вал, а сверху на них летели камни и бревна. Вода во рву доставала до пояса, казакам было трудно взбираться по лестницам в намокших длинных кафтанах; турецкие ятаганы с легкостью перерубали их пики. Офицеры первыми врывались во вражеские бастионы — и первыми же погибали, если чудом не оказывались спасены. Турки стреляли по русским из-за укрытий, те пытались отвечать, и генерал Ласси умолял их не тратить на это время, а бежать вперед и пускать в ход штыки. Первые добежавшие оказались изрублены, что вызвало замешательство и небольшое отступление. «То наши гонят, то турки наших рубят», — вспоминал Сергей Иванович Мосолов, командовавший батальоном егерей и раненный в голову в этом бою. К восьми утра были заняты крепостные укрепления, и бой закипел на улицах и площадях. Патроны заканчивались, люди начинали уставать, однако ярость русских возрастала по мере встречи с препятствиями.
