По-казахски Евней не писал, так как не знал ни латинского, ни арабского алфавита. Его письма с трудом разбирал и отвечал на них только Маутай. А он знал только латинский алфавит[19], все же Евней ответные письма малограмотного Маутая-ага кое-как разбирал и в конце концов сам начал писать по-казахски, разумеется, употребляя русские буквы.
Зиму 1935 года семьи Арыстана и Маутая провели в отделении совхоза «Красногвардейский». Ибрай же, услышав о том, что на родине положение улучшилось, стал скучать, захандрил, все чаще стал напевать «Елим-ай»[20]. Когда не пелось, то ходил в подавленном настроении, будто бы что-то потерял. В конце концов он не выдержал и отправился с семьей на родину.
А два брата — Арыстан и Маутай пасли овец. Овчарня и землянка, где они жили, находились на берегу озера Менкесер. Вода в озере была соленая, берега ее летом покрывались налетом, похожим на снег желтоватого цвета. Казахи с давних пор вывозили отсюда соль. После переселения сюда русских крестьян вся территория обширной Менкесерской волости отошла к ним, как и это озеро. Но добыча соли, пригодной для пищи, не прекратилась. Соль стала предметом обмена между кочевыми казахами и новыми поселенцами. Зимой и летом из Менкесера везли соль на лошадях и верблюдах, за нею приезжали даже из Петропавловска, Пресновской станицы и других мест. От приезжих братья получали новости с родины и передавали с ними весточки о себе. Землянка гостеприимных Букетовых в летние месяцы никогда не пустовала. В ней останавливались добытчики соли, да и они сами в погожие дни заготавливали соль, чтобы реализовать ее приезжим за определенную плату — этот промысел приносил им некоторый доход. По воспоминаниям Камзабая Арыстанулы, отец, расставив из проволок петли, всю зиму отлавливал зайцев, которые в изобилии водились в камышах вокруг озера.
В воспоминаниях его описан и такой эпизод: «С наступлением лета Евней приехал в сопровождении дяди Султангазы с женой. Они были хорошо одеты, в том числе и мой брат. На Евнее был выглаженный темно-синий костюм, на брюках стрелки, как у тех родственников, которые прошлым летом приезжали к нам из Челябинска. Фуражка под цвет костюма, белая сорочка завязана красным галстуком с блестящим зажимом. Все жители зимовья побежали им навстречу, я тоже бежал, но, увидев шикарно одетого своего повзрослевшего брата, растерялся. Вместо того чтобы подбежать к нему и обняться, как все родные, я залез на металлическую бочку, валявшуюся здесь же, и оттуда подглядывал, как вместе с сопровождающими приезжими мои родители его обнимают. Потом, когда сам Евней подбежал ко мне, стащил с бочки, начали обниматься, у нас обоих потекли слезы: мы так соскучились за долгую зимнюю разлуку».
