Наконец в нем пробуждается поэт, родители это поощряют, поскольку и его неудавшийся художник-отец, и его просвещенная мать также тяготеют к поэзии. «Не знаю, не надоел ли я тебе, но посылаю еще одну свою поэму, которая написана хотя (!) и более небрежно, чем предшествующая, но в ней больше удачных строк. Это мечты, и я не обуздывал свою фантазию. Я сочинил ее в часовне во время мессы».
Вот этот подпольный диалог с музой:
В свидетели любви леса я призывал,
Долины, волны, глыбы влажных скал.
Рыча, бросался на берег прибой,
Но оголтелый ветер штормовой
Не слышен был: другой, сердечный шквал —
Крик сердца моего — грозу перекрывал…
Мне узок горизонт, мне не хватает дня,
И вся вселенная ничтожна для меня!
[8] Взрыв честолюбивых желаний! Школьник рифмует без устали. В 1866 году он пишет:
Мальчишкой я любил боев кровавый шквал,
И рыцарей блистательных и смелых, —
Тех, кто в песках за Гроб Господний пал —
В далеких и чужих пределах.
Я Ричарда[9]тогда боготворил. Владел моей душой король отважный.
Я сам — король — в ту пору счастлив был..
Но девочку я повстречал однажды.
«Вот сердце, вот мой лес, вот замок мой.
Пойдем играть! Нас солнце ждет повсюду!»
Зачем мне отправляться в край чужой.
Когда я здесь нашел такое чудо?
И почему Колумб несчастен был,
Увидев новый мир па горизонте…
[10] Ги великолепный пример лирической лихорадки юности, от которой излечиваются с приходом зрелости. Он начал рифмовать в тринадцать лет. Даже во времена, когда сочинение стихов по-французски и по-латыни являлось обычным школьным упражнением, редкий подросток так хорошо владел родным языком, чтобы написать:
На колеснице Феб на небеса въезжал,
И месяц прогнанный, загоропясь, бежал;
Тут захотелось мне с Природой поразвлечься,
Сквозь рощи, зеленью манящие, повлечься…
В этих строчках звучат тоска по свободе, любовь к природе и отчаянная потребность к бегству. Занятный мальчуган этот Ги, переходящий от угрюмого молчания к шумным проделкам, способный драться как дикарь и бесконечно рифмовать в угоду любой юбке!
Лора с гордостью цитировала строки из поэмы, которую Ги послал ей 2 мая 1864 года:
Жизнь — это пенный след за темною кормою
Иль хрупкий анемон, что выращен скалою,
Тень птицы беглая на солнечном песке,
Зов тщетный моряка, что тонет вдалеке
Жизнь есть туман, лучом нездешним осиянный,
Единственный момент, нам для молитвы данный.
Лора в своей гордыне восхищалась всем. Но стихотворение «Жизнь — это пенный след» действительно было даром божьим, как и сам его автор.
