В Москву ее градоначальник вернулся из Владимира 24 октября и стал, насколько это было возможно, восстанавливать порядок в городе. Вместе с Ростопчиным приехал и Александр Булгаков. Лишь 28 октября 1812 года он взялся за перо: «Я пишу тебе из Москвы или, лучше сказать, среди развалин ее. Нельзя смотреть без слез, без содрогания сердца на опустошенную, сожженную нашу золотоглавую мать. Теперь вижу я, что это не город был, но истинно мать, которая нас покоила, тешила, кормила и защищала. Всякий русский оканчивать здесь хотел жизнь Москвою, как всякий христианин оканчивать хочет после того Царством Небесным. Храмы наши все осквернены были злодеями, кои поделали из них конюшни, винные погреба и проч. Нельзя представить себе буйства, безбожия, жестокости и наглости французов. Я непоколебим в мнении, что революция дала им чувства совсем особенные: изверги сии приучились ко всем злодеяниям… грабеж — единственное их упражнение. На всяком шагу находим мы доказательства зверства их»[69].
Поначалу необходимо было накормить и обогреть переживших французскую оккупацию москвичей; по сведениям Ростопчина, в Москве к его приезду находилось до полутора тысяч человек «из бедного состояния народа в величайшей нужде: они были помещены по квартирам, одеты и кормлены в продолжение целого года на счет Казны».
Французы оставили в Москве и своих тяжелораненых — 1360 человек, голодных и истощенных солдат, собранных в Шереметевской больнице (ныне Институт им. Склифосовского. — А. В.). Их тоже надо было откармливать и лечить.
А еще надо было похоронить убитых и падший скот, предпринять меры к недопущению распространения эпидемий, к борьбе с мародерами. Была и еще одна задача — приструнить пораспустившихся без присмотра крестьян, тащивших что плохо лежало из разграбленных французами домов. Таких во все времена хватает. И ведь помногу брали — накладывали доверху чужим добром целые телеги. Этому посвящена афиша Ростопчина от 20 октября: «Крестьянам Московской губернии. — По возвращении моем в Москву узнал я, что вы, недовольны быв тем, что ездили и таскали, что попалось на пепелище, еще вздумали грабить домы господ своих по деревням и выходить из послушания. Уже многих зачинщиков привезли сюда. Неужели вам хочется попасть в беду? Славное сделали вы дело, что не поддались Бонапарте, и от этого он околевал с голоду в Москве, а теперь околевает с холоду на дороге, бежит, не оглядываясь, и армии его живой не приходить; покойников французских никто не подвезет до их дому. Ну, так Бонапарта не слушались, а теперь слушаетесь какого-нибудь домашняго вора. Ведь опять и капитан-исправники и заседатели везде есть на месте. Гей, ребята! Живите смирно да честно; а то дураки, забиячные головы, кричат: «Батюшка, не будем!».
