.
Сочувствие его было направлено в первую очередь на своих соотечественников. Поэтому, вернувшись вместе с остальными депутатами после каникул в палату общин осенью 1919 года, Невилл Чемберлен вошел в комитет по нездоровым районам (трущобам) и начал подготавливать для министерства здравоохранения соответствующие программы. Он посетил Лидс, Ливерпуль и Южный Уэльс с инспекцией, и увиденные там условия жизни в трущобах «справедливо заставили мои волосы встать дыбом»[112]. Также Чемберлен занялся усовершенствованием закона о детях, рожденных вне брака, который до той поры был «наказанием для невинных детей за ошибки их родителей, что восстает против человечества и противоречит интересам государства»[113].
Этой своей деятельностью он обратил на себя внимание Эндрю Бонара Лоу, лидера Консервативной партии и члена Кабинета министров. В марте 1920-го Бонар Лоу даже говорил с Чемберленом о возможности возвращения в правительство, но тот резко возразил, что пока «козел» (а именно такое прозвище среди тори закрепилось за Ллойд Джорджем) возглавляет Кабинет, это будет невозможно.
Не забывал Чемберлен и о Бирмингеме. У него были три основные инициативы: расширение сберегательного банка, создание городского оркестра и его Гражданская лига отдыха. «Если я выживу, я это сделаю», — отмечал он в дневнике. Несмотря на то, что музыку он любил страстно, говорил, что «для меня Бетховен — фигура куда интереснее и значимее Наполеона», все же последнюю инициативу — создание здорового досуга для всех слоев населения — он считал более важным делом. В биографии своего кузена Нормана, над которой Невилл в то же время работал, он выскажется о трагедии «городской молодежи», не лучшим образом образованной, не знающей, чем себя занять, и в итоге оказывающейся в многочисленных пабах.
Также, будучи преданным сыном своего великого отца, Невилл Чемберлен продолжал заниматься тарифной реформой. Послевоенная экономика Британской империи находилась, понятно, не в лучшем состоянии, политика фритредерства не способствовала ее оздоровлению. Парламентские комитеты отнимали у Чемберлена практически все время, дети его «огорчались, что папа утром дает интервью газетчикам, а не гуляет с ними и рассказывает про испанских пиратов»[114]. Сам он иной раз даже и не помышлял об отдыхе: «Во вторник я спал четыре часа, в среду — шесть, в четверг — два»[115]. Чемберлен был феноменально работоспособен, что впоследствии позволит многим его коллегам перекладывать на него свои обязанности. Правда, однажды он таки свалился в обморок во время очередного делового обеда и наконец разрешил себе короткий отдых в Харрогейте.
