Впрочем, найдет ли еще деньги-то? Президентские выборы съедят все, что возможно и невозможно. Больно уж много кандидатов — на всех не напасешься.
Увидишь Валю Сидоренко, кланяйся. И Мише Трофимову[40] — тоже. Я очень люблю того и другого, несмотря на глубину своего вероучительного падения. Авось когда- нибудь они меня и простят, догадавшись, что за Христа можно не только оторвать голову ближнему, но и любить этого ближнего, даже не соглашаясь с ним в политических взглядах.
Обнимаю тебя и теперь уж в Москве жду. Таково непостоянство характера: из Москвы гоню тебя в Сибирь, а уедешь — жду не дождусь возвращения.
В. Распутин — В. Курбатову
15 апреля 1996 г.
Иркутск
Собрался вчера, в Велик день, написать тебе, но такая грусть-тоска нашла да полезла в письмо, что пришлось его оставить. И поехал на коллективную Пасху, которую каждый год собирает наш Владыка, но и там было невесело. А между тем получил от тебя второе письмо, и если не ответить теперь, то уже и не отвечу, как не однажды случалось.
Все меньше я удивляюсь «великосидению» или даже «великолежанию» Савелия — до того не хочется ни выходить, ни делать. Так бы лежал и лежал. Читать есть что, а размышлять не хочется. Притом лучше лежать в Иркутске, а не в Москве — там неуютно. Да вот беда: надо охлопатываться пропитанием, а потому суетливой жизни пока не избежать.
Из Москвы я улетел на день раньше, и воспользоваться бесплатным военным самолетом, как собирался, не пришлось. Скончалась мать, было не до бесплатного. Десять дней провел в Братске, затем вернулся в Иркутск и в изнеможении лег в больницу. И только накануне Пасхи выписали, так что «родные стены» оказались в этот раз неласковыми. До того накололи меня, что жду не дождусь, когда мне станет лучше, а потом хорошо.
В больнице в вечерние часы можно было даже что- нибудь и черкать карандашиком, но не черкалось. Смерть матери, хотя мы ее ждали, произвела впечатление. Двадцать с лишним лет назад, когда похоронили отца, смерть его воспринималась острее, но то, что острее, и сходит быстрее. Здесь же словно в меня, в старшего, передана была очередность околевания, и я явственно почувствовал, что она во мне; потребуется, вероятно, время, чтобы приспособиться к этой тяжести. Боли нет, а именно вошедшая властно и по-хозяйски тяжесть. Двигаться тяжело, говорить — тоже. Надеюсь на дачу, там должен потихоньку размяться.
Книги Юры Селиверстова я не взял. Торопился, успел лишь позвонить Кате и извиниться.
