. В стремлении сохранить первозданную простоту и чистоту удаленных от современной цивилизации уголков провинции он, казалось, был готов даже остановить неудержимое шествие промышленного прогресса. Во всяком случае, к расширению в России железнодорожной сети он относился очень настороженно. В начале XX века ходил слух, что «Казань осталась без железной дороги ради Победоносцева, который сильно ратовал против железной дороги, приводя доводом, что он слишком любит этот город, чтобы допустить его соединение с рельсовым путем, который портит все те местности, по которым проходит»
>{164}. Слух, видимо, имел под собой основания, потому что в личной переписке Победоносцев действительно высказывался против прокладки железной дороги через Казань
>{165}.
Когда Победоносцев задумывался об идеальных формах устройства общества, его внутреннему взору представала величественная картина, где все исторически сложившиеся сословия занимали строго определенное место, предписанное заветами предков. К числу таких сословий относилось традиционное купечество, с представителями которого, особенно в Москве, у Победоносцева были прочные связи. О купцах консерватор с одобрением писал как о «среде самой русской, самой преданной государю, во имя русских и национальных интересов» и противопоставлял настроения этой социальной группы вечному брожению, беспрестанно возникающему «в жидких слоях интеллигенции, в среде журналистов или либеральных чиновников»>{166}. Вызывали его симпатию и те помещики, которые как представители «исконного боярства» жили в своих имениях и занимались на местах исторически присущей им благотворительной деятельностью — «попечительством о нуждах простых и темных людей», позволяющим хоть сколько-нибудь сгладить разрушительные удары капитализма. Вместе с тем дворяне немедленно лишались симпатии Победоносцева, если утрачивали свой традиционный облик, вливались в испорченную среду городского общества, примыкали к интеллигенции или стремились пробиться к формализованным рычагам бюрократического управления. К тем представителям «благородного сословия», которые «толпятся в чиновничестве или празднуют за границей», обер-прокурор относился резко отрицательно>{167}.
Не приходится говорить о каких-либо особых симпатиях к дворянству у внука приходского священника — для него «благородное сословие» представляло ценность лишь постольку, поскольку занимало определенное место, выполняло четко обозначенные функции в традиционной системе сословных отношений. Действительно, дворянство, «по историческому своему положению, более, чем всякое иное сословие, привыкло, с одной стороны, служить, а с другой стороны — начальствовать»
