Много позже, когда пришло знание языка, когда Германия стала почти столь же изъезженной, что и Ковенская губерния, когда нашлись близкие друзья и приятели среди немецких социал-демократов, восторженное отношение Осипа к немецкой действительности несколько потускнело. Он увидел, что между позициями руководителей партии и рядовых ее членов существует глубокая пропасть.
Имея дело с редакцией «Форвертс» (в подвале здания этой газеты, как мы помним, одно время находился склад искровской литературы), Пятницкий столкнулся с бюрократизмом, возведенным в превосходную степень, с бюрократизмом, пронизывающим всю деятельность партейфорштанда и всех местных комитетов, этот бюрократизм, в общем-то, был сколком с той колоссальной бюрократической машины, все колеса, рычаги и шкворни которой двигались во имя укрепления государственности — кайзеровского режима империи.
И все же… Пятницкий никак не мог согласиться с Владимиром Ильичем, когда он во время своего приезда в Лейпциг (летом 1912 года) обвинял немецкую социал-демократию в оппортунизме и считал, что она врастает в буржуазную Германию. Конечно, это не имело отношения к таким деятелям партии, как Карл Либкнехт и Роза Люксембург, и к честным немецким рабочим, поддерживающим революционное направление в среде социал-демократов.
Пятницкому казалось тогда, что Владимир Ильич слишком непримирим в своей оценке природы и деятельности немецких социал-демократов. И только в 1914 году, уже находясь в Самарской тюрьме и узнав от жандарма, что германская социал-демократическая фракция рейхстага целиком голосовала за военные кредиты, Пятницкий понял свои заблуждения. Прав был Ленин, а не он!
Много позже, после Октября 1917 года, когда Пятницкий уже работал в Исполкоме Коминтерна и, следовательно, ежедневно сталкивался с оппортунизмом и предательством руководства II Интернационала и германской социал-демократии, Ленин неоднократно шутливо напоминал ему об особом пристрастии к «друзьям» — немецким социал-демократам.
У Владимира Ильича было правило дать товарищу, которого он вызывал к себе, как следует осмотреться, послушать, поразмыслить. Потом уже выяснял для себя точку зрения вызванного и, если она не расходилась с его — ленинской, давал какое-нибудь поручение.
К этой манере Ленина Пятницкий тоже привык. Когда в моменты самых острых разногласий в партии он приезжал к Ленину в Женеву или Париж и осведомлялся: «По какому поводу вы меня, Владимир Ильич, вызвали?» — Ленин неизменно отвечал: «Побудьте здесь несколько дней, повидайтесь с товарищами, а йотом поговорим». А через несколько дней Ленин уже требовательно спрашивал. «Ну как, определились?» И давал возможность Пятницкому подробно изложить свою точку зрения. Потом высказывался по этому же вопросу сам, как бы примеривая, накладывая уже принятую им четко вырезанную форму на только что сказанное собеседником, и уже после этого, легонько посмеиваясь:
