К утру арестованных доставили в одесскую тюрьму. Кого только в ней не было! Очевидно, стремясь расквитаться за освобождение заключенных по амнистии в недавние октябрьские дни, жандармы и полицейские хватали теперь кого попало. В битком набитых камерах находились и политические, представлявшие все группы и течения вплоть до явно сионистской Поалей-Цион, знаменитые налетчики — «черные вороны», выдававшие себя за анархистов, и анархисты, совершавшие под шум революционной волны «эксы» с мастерством настоящих грабителей, и студенты, и желторотые гимназистки, даже почтенные обыватели, нацепившие на себя красный бантик. Тюрьма едва не лопалась из-за невероятного перенаселения…
На первом же допросе Пятницкий назвал себя Покемунским, согласно «железному» паспорту, по которому был прописан. Конечно, он шел на известный риск. Ведь его квартира могла подвергнуться обыску, а там, увы, улик было больше чем достаточно. Но Осип верил в ловкость и расторопность своих товарищей. Узнав о провале партийного комитета Городского района, они, конечно же, примут все необходимые меры, чтобы замести следы… Поэтому-то он так смело назвался Покемунским и дал свой адрес. Охранник, допрашивавший его, сказал, что располагает всей документацией, изобличающей арестованных как членов исполкома Совета.
Пятницкий ответил, что ни о каком исполкоме не имеет ни малейшего представления.
— А собрались мы, господин капитан, потолковать о том, как помочь безработным, — нудно рассказывал он. — Ну, может, подписной лист пустить или там лотерею какую устроить. Но ведь так ничего и не решили…
Капитан не скрывал своего раздражения.
— Ты что же, Покемунский, или как тебя там, хочешь меня уверить, что и Шавдию не знаешь? Председателя Совета ваших собачьих депутатов, а?
Нет, Покемунский не знал человека с трудно произносимой фамилией. Покемунский вообще ничего не знал, кроме того, что ни на подписные листы, ни на лотереи запрета пока никто не накладывал. Видимо, товарищи позаботились о том, чтобы на квартире мещанина Покемунского не осталось ничего говорящего или просто намекающего на деятельность товарища Якова. После первого допроса жандармы не беспокоили Пятницкого больше пяти месяцев. Но отдых в тюремном «санатории», несмотря на сравнительно сносный режим, как-то не получился… Не давали покоя мысли о том, что делается за стенами тюрьмы. Газеты всех направлений продолжали вещать о предстоящей амнистии, а военные суды в Одессе выносили один за другим суровейшие каторжные приговоры по самому незначительному поводу. Воля и свобода, якобы полученные народом из рук батюшки-царя, превращались в опасную психологическую ловушку для многих прогрессивно настроенных интеллигентов и рабочих, не имевших еще опыта революционной борьбы.
