Постыщев встал из-за стола, подошел к окну. Харьков плыл в буранную ночь домами.
Февраль заканчивался такими бурными метелями и снегопадами, каких не видели на Украине с памятного тысяча девятьсот семнадцатого года, когда даже небольшие речушки затопили все окрест. Казалось, природа вторила тем политическим буранам, что разыгрались в жизни страны.
«Похоже, что зима обороняется от весны», — думал Постышев, наблюдая, как кто-то невидимыми грабастыми ручищами швыряет мокрый снег в оконные стекла, будто стараясь залепить им любую светлую точку в городе. И сам поймал себя на том, что весь календарь года у него распределен на периоды сева, жатв, выполнения промышленных, финансовых, строительных, культурных планов. Он вернулся к столу, взгляд упал на стопку отложенных книг, журналов. Постышев стал отбирать то, что нужно было прочитать в первую очередь, и снова сел за стол просматривать дневную почту.
Только поздним вечером после разных совещаний и заседаний в ЦК, окружкоме, горкоме, в районах города, познакомясь с тем, что приносила почта из Москвы, районов, можно было обдумать спокойно все, что подсказывали специалисты техники, агрономии, науки, изобретатели, крестьяне-опытники. Жизнь щедро дарила встречами с интересными, пытливыми, ищущими людьми, ежедневно подбрасывала головоломные вопросы, нередко каверзные задачи.
В городе росла безработица, начинались перебои в торговле хлебом. В селах вызывающе самоуправствовали кулаки. Темно было в селах. Там не было даже четырехлеток. Одна-две школы по округу радиусом в полсотни километров. Специалисты-агрономы перекочевали в город. Осенью и зимой не проберешься даже в районы — бездорожье. И не хватает средств. Только для строительства школ нужно было пятьдесят семь миллионов рублей. На заводах плохо с заказами и сбытом, порою производили то, что некуда отправлять. Только на одном «Свете шахтера» скопилась продукция за полтора года. Лежали на складе тракторы, выпускаемые паровозостроительным заводом. В учреждениях густо расцвел бюрократизм.
Кто-то сталкивал комсомол на обочину культурничества, затевал дискуссии о том, стоит ли заниматься политикой.
Нужно все перестраивать — промышленность, село, поднимать производительные силы. А лучшие силы партии отвлекала борьба с оппозицией. Казалось бы, все уже было покончено с ней после покаяний троцкистов на XIV съезде партии. Но то на заводах, то в научных учреждениях появлялись эмиссары Троцкого, Зиновьева, Каменева, организовывали подпольные собрания, крикливыми лозунгами сбивали с толку людей, сеяли сомнения. Национальная группировка, руководимая наркомом просвещения Украины Шумским, вторгалась в жизнь организаций с шумными декларациями о великодержавном шовинизме, требовала форсирования сплошной украинизации, предлагала убрать из учреждений и учебных заведений всех русских, представителей других национальностей.
