— Так можно машину вызвать, — не без укоризны вставил Гордей Федорович. — Вы б мостовую щупали, а я следом ехал.
— С городом знакомиться — нужно везде побывать, — продолжал Постышев, — и в трамвае, и в клубе, и в цехах, и в столовых, и в магазинах.
Машина проскочила мимо небольшого ларька частника. Владелец его наливал тузлук в бочки селедок.
— Видишь, директор, — сказал Постышев Струкову, — как сельди хранит частник, тузлуком заливает. А в наших рабкооповских магазинах у тебя на паровозостроительном они как ржавые гвозди.
— Это дело Гитиса, — сказал директор, — у него в Харьковском рабкоопе управление побольше, чем в Совнаркоме. Мне, что ли, тузлук варить, селедки заливать?
— Это наше дело — и твое и мое… Вы, товарищ Перепелицын, у кого сельди покупаете?
— У частника, — сказал Гордей Федорович. — Переплатишь, так не выбросишь ни одной, не то что в рабкоопе. А про овощи и говорить нечего.
Машина миновала Народный дом.
— Часто бываешь в нем? — спросил Постышев Струкова.
— Почти каждый месяц, — настороженно ответил тот.
— На пленумах райпарткома и райисполкома, — улыбнулся Постышев. — Спектакль гэзовского театра видел? Молодцы латыши! Настоящий театр! Профессионалам не уступят. В какой клуб паровозостроители ходят? В какие театры?
— Кто в город, кто в Нардом ГЭЗа, — ответил Брускин. — У нас к театру равнодушны.
— Ну, если директор театра не любит, — сказал Постышев, — кто же к нему любовь прививать будет.
— Это вы напрасно, Павел Петрович, — обидчиво протянул Струков, — я ни одной премьеры не пропускаю.
Постышев: А что бы директору с собой коллектив не пригласить на премьеру?.. Кстати, сколько такой Нардом обойдется?
Струков: Наверное, тысяч триста.
Постышев: Только сто тысяч. Потому что строили его сами гэзовцы.
Постышев стал рассказывать о постройке Нардома так, как будто он жил в Харькове в том тысяча девятьсот шестнадцатом году, когда из Риги эвакуировался завод Всеобщей электрической компании, ныне Государственный электрозавод (ГЭЗ).
— Латышские металлисты с собой большую культуру привезли. А мы ленимся ее перенимать, — раздумывал вслух Постышев. — И на производстве культура. Вы видели, как у них за оборудованием ухаживают, как станки смазывают, как инструмент хранят?
Гордей Федорович вслушивался в слова Постышева, и испарялась обида на нового секретаря окружкома. Становилось понятно, почему целые дни, а порою и вечера проводит он на заводах, ездит на трамваях и автобусах, пешком обследует улицу за улицей. Вот Киркиж, прежний секретарь, сам с ГЭЗа, человек тоже боевой, энергичный, старавшийся наладить и торговлю, и работу заводов, и клубы сделать образцовыми, как-то не замечал, что директоров мало интересует быт людей, их отдых. А Постышев не успел обжиться, уже увидел, как торгует частник и как кооператив, узнал, как латыши построили клуб, здорово Струкову «залил под кожу сала» с приглашением коллектива на премьеру. «Новую борозду ведет, — думал Гордей Федорович, — глубоко в пласт входит… С таким человеком поездить интересно».
