— Ах, сеньора, — сказал я, — стоит мне вас увидеть, как я уже не владею своими пятью чувствами; ими тогда повелевает моя душа, которая без них не может наслаждаться лицезрением вас и не выпускает их за пределы красоты вашей. Но кто же эта особа, жизнью вашей заклинаю, называющая меня причиной своего траура?
— Что дадите, чтобы я вам сказала? — спросила она.
— Что может еще дать человек, отдавший вам душу? — возразил я. — Лучше скажите, что вам дать, чтобы вы этого не говорили.
— Как? Вы и знать не хотите? — спросила она. — А еще заклинали меня моей жизнью! Видно, вы мало ею дорожите.
— О, сеньора, — сказал я, — считайте, что это мало, но клянусь, только в вашей жизни — источник моей! Да, я хотел бы узнать ту, кого мне хотелось бы не знать, — до сего дня я не подозревал, что в этом или ином мире есть кредиторы, пред которыми мои чувства в долгу, или что кто-нибудь из-за меня не прожил все подаренные ему врачами годы. Я дорого бы дал, чтобы познакомиться с особой, которая возводит на меня такие поклепы, но в то же время желал бы ее не знать, ибо не могу уважать такого человека.
— Действительно, она утверждает, — сказала мнимая Ирене, — будто вы — убийца, причинивший не одну смерть, а множество. Права ли она, судите сами: из-за вас погибли ее мать, ее свобода и едва не погибло ее доброе имя. Кроме того, отсутствие подчас равно смерти, и потому можно сказать, что и брат ее, который невесть где находится, погиб из-за вас.
— Ах так! Теперь я знаю, к кому вы подрядились в защитники! — сказал я. — Но донья Серафина вам сообщила о долгах, которые следует записать на счет благодарности, а не любви; что ж до любви, пусть взыскивает с вас, ибо любовь моя принадлежит вам, — никакой должник не может оплатить по одной и той же статье два векселя на одинаковые суммы.
— Не может и не должен, — сказала она, — если только он не мошенник, ибо ему не удастся удовлетворить ни одну из своих кредиторш. Но вы-то, я думаю, припрятали вашу любовь, как человек, боящийся описи имущества, и ссылаетесь на выдуманные обязательства.
— Признайте, — возразил я, — действительность квитанций, подписанных любовью, и вы увидите, что получили авансом добрую половину моих чувств.
— То же самое вы говорите и донье Серафине? — сказала она.
— С чего это вы взяли? — спросил я.
— Просто знаю, как вы склонны к благодарности, — отвечала она, — а Серафине вы обязаны жизнью, в залог оставили свою кровь на ее токе, и, полагаю, вы с нею расплатились той же монетой.
