— Немцы! — крикнул я.
Но это не произвело впечатления на Семена.
Я стащил его с лавки, тут только он проснулся, мы выскочили на улицу и оказались лицом к лицу с группой власовцев.
У Сергиенко был ручной пулемет. Огонь пулемета и наших автоматов заставил предателей отступить. Двое остались на месте. Отстреливаясь, мы последними покинули Мотоль. Втянулись в лес, постепенно прошло напряжение от боя, можно было закурить.
— Ну как тебе, Семен, понравилось гостеприимство Мотоля? — спросил я.
Стрельцов засопел и что-то пробормотал еле слышно.
14 апреля 1944 года штаб дивизии и опергруппа дислоцировались в селе Локтоше, что в шестидесяти километрах юго-восточнее Барановичей.
Весна была в полном разгаре, бурно шумели ручьи, кое-где на пригорках показалась зелень.
Стайка ребятишек, засучив штаны, босиком бегала по грязи и холодной воде. Прислонившись к углу избы, я какое-то время наблюдал за их игрой.
Когда мы вошли в отведенную нам избу, на лавке лежал мальчишка лет девяти и громко плакал, а мать завязывала тряпками намазанные сметаной ноги. Мне показалось, что я уже видел этого пацана в луже.
— Вы только посмотрите, добрые люди, — обратилась она к нам, — сладу с ним нету, каждый день луплю ремнем — не помогает. Бегает босиком. А ведь еще заморозки бывают.
Как потом оказалось, Наталья Федоровна, так звали хозяйку, лишь для красного словца сказала, что лупит Кольку каждый день. Володя Павлюченко, посмотрев на его ноги, сказал:
— Знаешь, Коля, если говорить откровенно, тебе стоило всыпать, у тебя же кожа потрескалась до крови.
Коля уже не плакал. Он спокойно ответил:
— Это она так, чтобы власть показать. Она добрая, только грозится, а не бьет. У меня каждую весну цыпки. В прошлом году хуже было.
Только мы расположились в доме, разведчики привели подозрительного человека. Допрашивать его здесь было нельзя. Перешли в другой дом.
В сопровождении известного партизанского разведчика Ефрема Берсенева осторожно, как бы крадучись, вошел задержанный. Он, не торопясь, устремив взгляд на иконы, перекрестился и изрек:
— Благословен господь бог наш, мир вам, православные!
В углу под иконами сидел Володя Павлюченко, он растерялся, ведь молился-то дед прямо на него. Володя, скользя по лавке, отодвинулся в сторону.
— Садитесь, — ответил я. — Будем говорить не о божьих, а о мирских делах.
Перед нами сидел дряхлый старик, длинные волосы спадали до плеч, смешивались с седой бородой, весь он был какой-то грязный и жалкий. Глубоко впавшие глаза осторожно обшаривали комнату.
