.
Письменные свидетельства об участии «великанов» в корпус-кристи восходят к XIV–XV вв. Но, по-видимому, происхождение этого обычая гораздо более древнее и восходит к эпохе доклассового общества с его разнообразными маскарадными плясками и процессиями.
Есть мнение — очень интересное, хотя и не вполне доказанное, — что обычай ритуальных шествий «великанов» и «карликов» исторически связан с неолитическими племенами Европы и Ближнего Востока — строителями мегалитов. Современный испанский этнограф Хосе Мануэль Гомес-Табанера, сторонник этого мнения, составил карту, на которой показано распространение мегалитических памятников в Европе, на Ближнем Востоке и Кавказе. Сравнивая ареал мегалитов с местами распространения обычая устраивать праздничные процессии «великанов», Гомес-Табанера отмечает, что географическое распределение обоих явлений приблизительно совпадает. Он считает, что совпадают и пути, по которым шло распространение неолитических мегалитов и шествий с «великанами»: с западного Кавказа и из Малой Азии через Средиземноморье на Иберийский полуостров, а оттуда к северу — на Британские острова и в Скандинавию>{119}.
Этот весьма важный вывод, конечно, еще нуждается в проверке. Но если вспомнить, что новейшие археологические исследования все более сближают мегалитические памятники с древними солярными культами и даже с какими-то астрономическими познаниями людей неолита, то делается более правдоподобной мысль, что и обычай изготовлять фигуры великанов, символизирующих огромную природную силу, имеет свои корни в той отдаленной эпохе, когда зарождалось земледелие и люди начали поклоняться солнцу.
Гораздо позднее — в конце XIX в. — повсеместными участниками процессий стали «карлики» с огромными головами из папье-маше, встречавшиеся и в прошлые века, но не игравшие заметной роли. Это комические персонажи, но без специального сюжета и без имен; происхождение их неясно. На Иберийском полуострове существуют, как и в других странах Европы, легенды о древних горных духах-малютках, но ни в корпус-кристи, ни в других календарных праздниках, где участвуют «карлики», они не осмысляются как гномы. Скорее всего, они вошли в шествия как дополняющий (по противоположности «великанам») элемент.
Если вспомнить, что в европейском фольклоре карлик, как правило, издревле антагонист великана, а человек в сказках, борясь с великанами, вытесняет образ карлика и в сущности идентичен ему (это взаимозаменяющие персонажи, но роль их одинакова: победа над грубой великаньей силой при помощи ума и ловкости), то резкое увеличение числа «голованов» в процессиях к концу XIX в. вызывает определенную ассоциацию. В это время утверждавшийся позитивной наукой примат рационализма, символизируемый «башковитостью», уже переживал кризис и все чаще встречал либо веселое, либо унылое (в зависимости от страны, от общественных слоев и пр.) отрицание. Разумеется, это лишь гипотеза, но внезапная популярность образа хилого человечка с непомерно большой головой и в площадных игрищах и в рафинированной до безжизненности культуре декаданса (например, графика ранних О. Бердслея, Э. Мунка и др.) позволяет хотя бы предположить единство форм творческой фантазии в различных сферах европейской культуры недавнего времени, что в свою очередь дало бы возможность взглянуть еще в одном аспекте на эту культуру как на некое единство.
