Потом она спросила меня: кто выигрывает? Я ответила, что к концу вечера в выигрыше всегда Орлов, Виельгорский и Суворов. Моден, не игравший, заметил своим жеманным тоном:
– Они несчастны в любви.
Я прибавила то, что мне сказал Гримм:
– Государь в конце концов всегда в проигрыше и платит всем, а Виельгорский даже сорвал вчера банк.
Гумбольдт и Жуковский тоже хотели играть. Они поставили по золотому и проиграли. Тогда Государь сказал им:
– Ступайте, господа, ступайте; эта игра не для вас, а для нас, чтобы убить время… Вам этого не надо.
Но с этого вечера уже играли без увлечения. Государь сказал за ужином:
– Какая глупая игра. И говорят, что разоряются из-за нее, что открывают игорные дома. Я никогда не позволю этого в России. Орлов полагает, что есть какой-то расчет и что если узнать его, то можно выиграть. Я думаю, что это заблуждение.
Императрица очень смеялась, рассказывая Его Величеству, что Гумбольдт скучал и пошел поболтать с Шамбо и Гриммом и что я нашла величайшего в мире ученого, обреченного из-за рулетки на такую муку.
* * *
Гёте обещает русской литературе великую будущность. Жуковский видел у него Шлегелей и говорил о нашей славянской поэзии, о наших песнях; говорили об Оссиане и Мак-Ферсоне.
Жуковский сказал, что Гёте относится иронически к немецким философам и что он наименее немец изо всех немцев; он больше думает, чем мечтает (schwärmt). Пушкин показал мне перо Гёте; ему очень хочется видеть Гёте. Он читал стихотворения Гейне и восхищается ими. Жуковский говорит, что теперь только у него одного и есть поэтический талант, соединенный с остроумием. Говорят, что на Гейне очень плохо смотрят в Берлине[102].
Вчера у Государыни было сердцебиение и вечер не состоялся; я пригласила обедать m-me Гирт[103] и Alexandrine Эйлер. Мы играли Бетховена в четыре руки, когда явились мои друзья вместе с Виельгорским. Когда они узнали, что m-me Гирт ученица Бетховена, что она хорошо его знала, они засыпали ее расспросами о его глухоте, о его меланхолии, о его оригинальных идеях, о слепой девушке, для которой он сочинил «Mondschein» («Лунный свет» [нем.]), сонату («Quasi una fantasia», «Почти фантазия» [ит.]), которую он у этой молодой девушки и сымпровизировал. М-me Гирт обещала Виельгорскому автограф Бетховена и сыграла ему Andante.
Пушкин говорил о музыке, как музыкант; он очаровал m-me Гирт. Он говорил и о Бахе, фуги которого ему играл Одоевский. Сверчок во всем – единственный: он всем интересуется.
