Анатолий Черняев вспоминал «очень красочный» рассказ самого Брежнева об этом приеме: «Явился, — говорил Леонид Ильич, — на официальный банкет раньше времени. Зал пустоват. Решил подойти поближе к тому месту, откуда должен был войти Сталин. А когда он вышел, я рванулся и опрокинул столик с бутылками и запасными тарелками. Штук тридцать их, наверное, было. Все — вдребезги. Но сошло».
На обратном пути с женой через Кремль, будучи навеселе, Леонид Ильич вдруг решил вступить в беседу с Царь-колоколом. «Это он особенно картинно изобразил», — замечал Черняев. Повторил свои тогдашние жесты и поклоны. «В Брежневе было что-то актерское», — добавлял Черняев. Подобная беседа в те времена была доступна не многим — ведь свободного входа в Кремль до 1953 года еще не было. Царь-колокол, как и крепость в целом, оставались таинственными, закрытыми для непосвященных символами верховной власти.
Леонид Ильич вообще любил вспоминать о празднествах, которыми было отмечено окончание войны. По одному из его рассказов, он и на Параде Победы под проливным дождем «грелся» коньяком. И будто бы так «нагрелся», что с парада в гостиницу его пришлось отвозить на «эмке».
Тогда же произошла и еще одна громкая история с участием Леонида Ильича. Его знакомым еще по боям на Малой земле был Александр Покрышкин — знаменитый летчик, трижды Герой Советского Союза, сбивший 59 немецких самолетов. «В эти же «парадные» дни, — писал Черняев, — они с Покрышкиным засели в ресторане гостиницы «Москва». Перевалило за полночь. Их стали «просить». Тогда Покрышкин выхватил пистолет и начал палить в потолок. Наутро дошло до Сталина. Тот ответствовал: «Герою можно!»
«Благодаря ей и выжил». В годы войны у Брежнева была фронтовая подруга — военный врач Тамара Лаверченко. Они познакомились в 1942 году. Впрочем, она признавалась, что комиссар Брежнев нравился не только ей, а «всем девчонкам» — красивый, веселый, хорошо танцевал. Сам Леонид Ильич говорил о ней:
— Какая это была женщина, Тома моя! Любил ее как… Благодаря ей и выжил. Очень жить хотелось, когда рядом такое чудо. С ума сходил, от одного ее голоса в дрожь бросало. Однажды вышел из блиндажа, иду по окопу. Темно было совсем, ночь была сказочная, с луной, звездами. Роскошь, одним словом. Слышу, Тамара моя за поворотом с кем-то из офицеров разговаривает и смеется. Остановился я, слушаю как завороженный, и такое счастье меня охватило, так что-то сердце сжалось, прислонился я к стене и заплакал.
