(1905–1962):
…Вагон отцеплен, в дальнем тупике
На рельсах смерти брошен и забыт.
Ждать — тяжело, надеяться — напрасно.
А нам сегодня так хочется увидеть раскаяние вагонов, найти их преображенными, мирными и безопасными, забывшими страшную пособническую роль. Об этом — стихотворение израильского поэта Авнера Трайнина (р. 1928) «Возвращение в Освенцим»:
…И знал я лишь одно:
я не умру, пока
их не увижу вновь:
умолкших, ржавых,
зарытых в травы,
травы,
травы…
Катастрофа изменила также коннотации слова «дым». Воспитанному на русской культуре человеку памятно державинское «Отечества и дым нам сладок и приятен», повторенное у А. С. Грибоедова как «И дым отечества нам сладок и приятен». Полагают, что «первый поэт, почувствовавший сладость в отечественном дыме, был Гомер», отзвук стихов которого находят у Овидия и, наконец, в латинской поговорке «Dulcis fumus patriae», то есть «Сладок дым отечества»[3]. Но после лагерей уничтожения сладостное воспоминание о дыме домашнего очага омрачено мыслью о дыме, поднимающемся над трубами крематория и имеющем сладковатый трупный запах. Для иллюстрации новой семантики древнего образа процитирую несколько строк из страшного стихотворения Нелли Закс, оставшегося вне этой книги:
О печные трубы
Над жилищами смерти, хитроумно изобретенными!
Когда тело Израиля шло дымом
Сквозь воздух,
Вместо трубочиста звезда приняла его
Как непохожи эти почерневшие от копоти звезды на ясные ночные светила ахматовской поминальной строки: «Все души милых на высоких звездах» (1944)!
В стихах и прозе о Катастрофе к дыму крематориев примешиваются клубы дыма, стелющиеся вдогонку за паровозами. Этот новый, зловещий дым проходит лейтмотивом сквозь многие произведения: он окутал пейзаж в стихах Яоза-Кеста, он стал новой формой существования убитых и сожженных, как сказано явно: «И я… поднялся легко, без стесненья, синий… Дым к всемогущему дыму / без образа и без тела» (Д. Пагис), «под облаками, одно из которых принадлежит ей, маленькой Рут, поскольку поднялось дымком от ее сожженного тела…» (И. Амихай), и закамуфлированно:
Не вздумайте бежать вместе с искрами
из трубы паровоза:
вы человек и сидите в вагоне.
(Д. Пагис)
или так:
у раввина дочки умницы у раввина дочки красавицы
очень умны очень хороши их втащили за косы
прямо в небо без крыльев без волос и без мяса на костях
Этот последний пример взят из поэтического цикла Александра Розенфельда, а выделенные мною слова — не что иное, как перифрастическое описание дыма.
