«Леон Юрис был энергичным и бесстрашным человеком, любил приключения и путешествия, которые были ему творчески необходимы как писателю, и неоднократно рисковал жизнью, оказываясь в самых горячих точках, в эпицентре событий, которым было суждено вскоре стать историей. Так, в поисках материала для „Эксодуса“ он исколесил тысячи километров и оказался, в конце концов, в 1956 г. на Ближнем Востоке, где в качестве военного корреспондента комментировал для американской прессы израильскую Синайскую кампанию. Впоследствии этот опыт послужил материалом для автобиографического романа „Перевал Митлэ“.
Уже в начале 60-х „Эксодус“ появился в еврейском самиздате и приобрел неофициальный статус „книги, делающей сионистов“. Для тысяч евреев бывшего СССР эта книга, вернувшая им гордость за свое еврейство, стала путеводной нитью в возрожденное еврейское государство Израиль.
Первый перевод этого романа на русский язык был выполнен в 1963 г. в одном из потьминских лагерей еврейским политзаключенным Авраамом Шифриным. Когда в 1973 г. Авраам встретился с Юрисом в Нью-Йорке и рассказал ему о небывалом успехе „Эксодуса“ среди евреев СССР, Юрис совершенно по-детски обрадовался и сказал; „У меня к Вам большая просьба, позвоните моему папе и расскажите ему об этом, а то он никак не верит“. Позднее роман был экранизирован в США и оказал огромное влияние на отношение американцев к Израилю»[11].
Материал для романа «Милая, 18» о героизме и трагедии восстания в Варшавском гетто Юрис собирал в Восточной Европе, опрашивая уцелевших в Катастрофе евреев и местных жителей. Названием для романа послужил адрес одной из конспиративных квартир еврейских подпольщиков. Для Юриса было внутренне необходимо показать еврейское сопротивление нацизму, в интервью израильской газете «Джерузалем пост» в 1979 г. он прямо сказал «Я люблю евреев, готовых постоять за себя».
Тут мы подходим к еще одной болезненной теме, связанной в нашем сознании с Катастрофой. Помню, в отрочестве я спорила с отцом, отстаивая осмысленность заранее обреченного на гибель восстания в Варшавском гетто. Возражая мне, папа тогда говорил, что если бы евреи потерпели еще немного, часть из тех, кто погиб, могла бы быть спасена освободителями. «Мы хотя бы доказали миру свое достоинство!» — горячилась я… Теперь я отношусь к этому иначе. Я знаю, что нам некому было доказывать свое достоинство: вряд ли имело смысл искать уважения тех, кто отказал нам в праве на существование, будь то страны, не впускавшие нас к себе перед Второй мировой войной, или люди, выдававшие нас нацистам на оккупированных землях. А праведники мира, спасавшие нас с риском для себя и своих близких, вряд ли нуждались в каких-либо доказательствах. Они спасали не евреев-героев, а беспомощных и обессиленных. В целом же ситуация была такая, что нас заведомо исключили из списков живущих. Как объясняет польская женщина в рассказе Марека Хласко «В поисках звезд»: «Не хотят уходить. Некуда, говорят, им идти. И все равно рано или поздно это должно случиться». Так и было: в годы войны евреи остались даже не на бесплодной необитаемой земле — со всех сторон их окружали враги. И пусть в стане врагов порой находились друзья, их было так немного, что ощущение нравственного падения человечества погасило в евреях желание бороться за свое место среди
