Государство как делец
В советское время единственным бизнесменом, собственником и новым русским (если не считать подпольных цеховиков) была сама власть. И её, главного олигарха, охраняла ОБХСС от собственных же сотрудников, чтобы они все не растаскали по домам. Криминалитет в государственный сектор — ни ногой; он скромно обирал подпольных цеховиков и этого ему хватало. Но и последнее делалось чинно и благопристойно, под видом приема-передачи сознательной благотворительности. Все конфликты решались полюбовно, никому не угрожала пуля в собственном подъезде.
В наше же время коммерцией занялись широкие слои населения, появился капитализм. Но на место охраны социалистической собственности так и не заступила охрана капиталистической собственности. Фискальные органы защищали государство как дельца. Нынешнему капиталисту зачастую приходится самому себя защищать от всех желающих на него посягнуть, а имя им — легион. Именно потому, что на всех алчущих киллеров не напасешься, а больше новому русскому не к кому обратиться, он ищет более законные и мягкие средства защиты своего добра, чем самосуд. Так возникает социальная затребованность крыши — когда одна группа криминалитета берется оградить капитал от посягательства другой группы. Крыша, не легитимно, но легально, существует как необходимое звено сегодняшней конъюнктуры. Поскольку в традиционной бухгалтерии ему не предназначено специальное место, а графа «непредвиденные расходы» на него не налезет, уже необходима двойная бухгалтерия.
Получая свои положенные проценты от теневого капитала, преступный мир в СССР считал это справедливым. В отличие от тех, кто обкрадывал государство, он изначально объявлял воровство смыслом своего существования и, следовательно, главным промыслом. Он претендовал на обладание патентом на этот древнейший род человеческой деятельности. Иными словами, воровство было областью, на которую воровской мир предъявлял права сеньора. И «брал свое» с таким же чувством собственной правоты, как некий барон получал налог за пользование землей с мегаполиса, который вырос на его бывших охотничьих угодьях. Мздоимство, оставаясь незаконным, благодаря этому самому чувству правоты, приобретало почти благообразные бытовые формы. По крайней мере было лишено алчности и суетливости, обычно присущей любому незаконному деянию.
Конечно же, что тоже весьма существенно, функции преступного мира не заканчивались на этом. Мы, дескать, взяли свою долю — и бывайте здоровы. Цеховики признавали за этим миром почетное право быть арбитром в возникавших спорах и тяжбах. Они действительно нуждались в этом суде, по известной причине не имея ни возможности, ни рвения обращаться в законные органы правосудия.
