Федор Иванович Тютчев, соблазнивший и покинувший Амалию фон Крюгер, сказал: «Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые». А я знаю и шкурой, и печенью: нет, он несчастен. Если, разумеется, историческое любопытство в нем не довлеет над страхом и состраданием. Я тоже думал когда-то, что так и проживу свою жизнь, попивая кофе на сухумской набережной. Но вихорь, именно вихорь истории застиг меня на голом берегу. Он пронесся надо мной, унося родных моих, но не меня.
А когда я осознал, что выжил, то не нашел в душе ничего, кроме смятения и одиночества.
И не у кого уже проситься «на морянку». Ступай хоть сейчас. Поближе к вечеру, когда спадает жара, встаешь и, оставив сочинительство художественных произведений, как те дяденьки откладывали нарды, неспешно идешь к морю. Входишь в море, фыркая и подрагивая, а море уже не то. То оно какое-то бирюзовое, то вообще: индиго-шерстяное.
И так я думаю теперь и говорю, как тесен наш мир, зажатый между рождением и смертью, — и как он необъятен, мир за Игольным Ушком. И не страх смерти удерживает нас по эту сторону, — он мог бы быть преодолим почти для каждого, так часто неподъемна становится тяжесть пути, — а страх встречи с ним. А может быть, напротив: невстречи.
Но как много приключений на пути моем к мосту, что прозревается смятенной душой сквозь игольное ушко. Я тут наблюдаю за жизнью и вижу много интересного. Милые, даже лучше, что вы ушли: мир стал только хуже. Как сказал мудрец: марш верблюдов сквозь игольное ушко. Караваны невесть откуда взявшихся верблюдов беспрепятственно проходят сквозь игольное ушко.
И все же хочется надеяться и верить, что то Игольное Ушко, сквозь которое должна пройти моя душа, прежде чем ступить на мост, в заветный день все же расширится передо мной и пропустит меня. Потому что многие из вас, ходатаев моих и заступников, кем я дорожил, кого любил, давно уже на том берегу. Когда я завижу вас по ту сторону моста, да не вынужден буду смущенно отвести от вас глаза. Ведь я продолжаю жить в грехе. Вы, о ком я грущу, хотя ум знает, но не сердце, что печалиться надо не мне о вас, а вам обо мне, если вообще есть печаль в доме Отца. Хотя ум знает, но не сердце: вы — дома, а я — в пути. О, я побегу к вам, завидев вас на том берегу, отдаленном Игольным Ушком. Я побегу, на ходу сбрасывая с себя грехи, как в детстве сбрасывал одежду.
И буду кричать: «Любимые мои! Я скверно жил, но я — не фарисей!»
— Я не фарисей!
