— Но сегодня все обстоит иначе, — хмуро сказала женщина, все еще глядя на улицу.
— Эх, какой ни возьми — все дни одинаковы, — сказал Хосе. — Как бьет шесть, глядь — ты уже на пороге и с ходу объявляешь, что голодна как собака. И я готовлю тебе что-нибудь подходящее… И сегодня пришла как всегда, да вот не сказала, что голодна как собака, и выходит, что день нынче выдался, может, и особенный.
— Что ж, так оно и есть, — сказала женщина и развернулась, чтобы лучше разглядеть мужчину, который по ту сторону стойки вновь знакомился с содержанием холодильника. Секунды две-три посвятив ему, глянула на висевшие над шкафом часы. — Твоя правда, Хосе. Сегодня и впрямь все обстоит иначе, — сказала она. И, выдохнув дым, вновь заговорила, роняя обрезанные языком слова: — Не в шесть я сегодня пришла. Вот почему все так и сложилось, Хосе.
Мужчина посмотрел на часы.
— Руку дам на отсечение, если они отстают хоть на минуту, — сказал он.
— Да вовсе не об этом речь, Хосе, — сказала она. — Просто сегодня я пришла не в шесть, а на пятнадцать минут раньше.
— Часы били шесть, королева, — сказал Хосе. — И ты вошла едва не с последним ударом.
— Четверть часа как я здесь, — сказала женщина.
Мужчина направился туда, где сидела она. Сунулся к ней громадным налитым кровью лицом, оттянув пальцем веко правого глаза.
— А ну-ка дыхни, прямо сюда, — сказал он.
Взмахнув гривой волос, женщина откинула голову. Бледное лицо ее было строго, утомлено; упав в тень усталости, грусти, оно казалось прекрасным.
— Да не дури ты, Хосе. Знаешь ведь, что я полгода уже как не пью.
— Это ты другому кому-нибудь расскажи, — сказал он. — А мне-то заливать нечего. Пари держу, вы там литр на двоих раздавили.
— Ну, если на то пошло, махнула я чуток с приятелем, — сказала женщина.
— A-а, тогда мне все ясно, — сказал Хосе.
— Нечего там тебе выяснять, — сказала женщина. — Четверть часа как я уже здесь, вот и все.
Мужчина пожал плечами.
— Бог с тобой, раз уж тебе так хочется — значит, четверть часа, как ты здесь, — сказал он. — Туда-сюда десять минут — кого это в конце концов волнует.
— Ох, еще как волнует, Хосе, — сказала женщина. И с небрежностью вытянув руки, бросила их на стойку, на стеклянную ее поверхность. Сказала:
— Знаешь, я без капризов. Ни с того ни с сего чепуху молоть не стану. Словом, здесь я уже четверть часа. — И поправилась, вновь взглянув на часы: — Черт, уже целых двадцать минут.
— А, будь по-твоему, королева, — сказал мужчина. — Я бы день, да еще вдобавок ночь тебе подарил, лишь бы видеть тебя довольной.
