Она не верит, что ее с детьми, которым нужно "западное" образование, никто не ждет. Она заставляет меня править письма, в которых называет неведомых женихов именами газет, куда были отправлены сердечные письма с фотографией. "Здравствуйте, дорогой Вашингтон Пост..." - что-то в этом роде. "Кто их разберет?" - на всякий случай смущается она.
Знаешь, русскую женщину можно заказать по каталогу, как чипсы, резиновые сапоги или крысиный яд. Знаешь, мода прошла, теперь выбирают тайваньских фарфоровых кукол. С нами, знаешь, давно не церемонятся. Потому что сами виноваты - решили за чаем русские философы: "изо всех женщин одна русская ни перед кем не стыдится, и одна, перед которой также никто ни за что не стыдится".
Она добьется своего вовсе не поэтому. Она успела понять, что любовь ей к лицу и что ее добродетели переживут ее красоту. Она не уступит, эта упрямая сухая блондинка. Почти каждый вечер - языковые курсы, обучающие понимать и интонационно правильно реагировать на иностранный лепет. Уроки заканчиваются поздно, поэтому муж встречает ее присмиревший, который не догадывается о причине ее самообразовательного пыла. Они идут домой, поддерживая друг друга.
Интересно, что совокупная реакция мужчин и женщин, так или иначе наблюдающих за ситуацией, сильно напоминает презрение. По отношению к перспективному рогоносцу, разумеется. Женщины отстаивают право обустроить холостяцкий угол внутри себя, натаскать в него разного хлама, заимствованного из чужой, всегда более завидной жизни, и сладко замирать от возможного разоблачения. "Ну и молодец, не век же маяться с этим мешком" (им кажется, что лучшее определение найдено). По секрету о Таниных намерениях знают все, кого хоть немного эти кошки-мышки задевают за живое.
Лысеющие мужья с ходу обобщают: да и всех-то нас, дураков, за нос водят. А приглядеться к конвейерной семейной жизни боязно. "Двадцать лет знаю свою жену, а так и не понял, что она за человек. Может, у нее..." в этом месте речь обрывается. Следуют нелепая улыбка и неконкретная угроза в том смысле, что "воспитывать вас надо".
Да вроде поздно. Оскорбительные рифмы (муж - объелся груш) и сокращения (супруг - суп) давно стали частью умеренной женской фронды. Живу с "моим", а люблю чужого - того, которого вижу в окне напротив, на эскалаторе, на крошечной фотографии в женском журнале: и "брунет". и на тромбоне играет, и детей с собаками любит. И мучается, и пожалеть некому.
