– Вы должны перейти ко мне в ложу. Ведь вы же здесь один?
– Я совсем один и сижу в партере, – ответил мистер Кин с улыбкой.
– Тогда все в порядке, – с облегчением выдохнул мистер Саттерсуэйт. Если бы кто-то удосужился понаблюдать за ним со стороны, то увидел бы, насколько комичны его манеры.
– Вы очень добры, – сказал мистер Кин.
– Вовсе нет. Для меня это большая честь. А я и не знал, что вы любитель музыки.
– По некоторым причинам я люблю «Паяцев».
– Ах да, ну конечно, – сказал мистер Саттерсуэйт, кивая с умным видом, хотя, сказать по правде, он не мог объяснить, почему это сказал. – Меня это не удивляет.
Услышав первый звонок, они прошли в ложу и там, облокотившись на барьер, стали наблюдать, как зрители заполняют партер.
– Какая красивая женская головка, – неожиданно заметил мистер Саттерсуэйт.
Биноклем он указал на место в партере почти прямо под их ложей. Там сидела девушка, лица которой не было видно – только волосы золотистого цвета, походившие на шапочку, исчезавшую на белоснежной шее.
– Греческая головка, – с трепетом заметил мистер Саттерсуэйт. – Абсолютно греческая. – Он счастливо вздохнул. – Знаете, меня всегда удивляло, насколько в мире мало людей, чьи волосы им бы шли. А теперь, когда все носят короткие стрижки, это стало еще более заметно.
– А вы очень наблюдательны, – заметил мистер Кин.
– Да, я замечаю многое, – признался мистер Саттерсуэйт. – Очень многое. Например, я сразу же заметил эту головку. Рано или поздно я захочу взглянуть на ее лицо, хотя уверен, что мы разочаруемся. Один шанс из тысячи, что нам повезет.
Не успел он договорить, как люстры в зале погасли, послышался стук дирижерской палочки и началось действие. В тот вечер пел молодой тенор, о котором говорили, что он новый Карузо. Газеты с великолепным апломбом писали, что певец то ли югослав, то ли чех, то ли албанец, то ли венгр, то ли болгарин. В Альберт-Холле[7] он дал великолепный концерт, программа которого состояла из песен его родных холмов в сопровождении специального оркестра. Этот оркестр играл как-то приглушенно, хотя некоторые критики уже успели написать, что он «слишком великолепен». Настоящие музыканты отказались от комментариев, понимая, что ухо должно привыкнуть и настроиться на такую музыку, прежде чем начинать ее критиковать. А сегодня вечером многие любители с облегчением убедились, что Йошбим может петь и на итальянском языке, с использованием стандартного набора вздохов и кривляний.
