- Ну, богатырь! Как себя чувствуешь?
Пациент молчал и сопел, и врач заключил:
- Ну, и правильно. В твои годы именно так и надо себя чувствовать.
И тут неожиданно для себя Быконя быстро буркнул:
- Дурак я.
- Что-что?
- Ну, псих, повернутый. С приветом, значит.
- У тебя, юноша, острый юмор. Ну, давай проверим рефлексы.
- Да не-е... Я серьезно, - отстранился Быконя.
И вдруг быстро и страстно, путано и косноязычно изложил старому человеку свою беду. Рассказал про рыжие видения, от которых несет несусветной жутью, от чего ему, борцу дзюдо, стыдно так, что зубы ломит. А самое главное, не дай бог, ребята об этом узнают! Ведь для него, Вовчика, непризнание сверстников равносильно смерти. И Вовчик закончил свой рассказ совсем не так, как подобало бы борцу. Он бросился на пол со словами:
- Гадом буду, доктор! Но вылечите меня от этого!
- Да-а-а... - протянул старик, - прямо Гамлет. Интересный случай!.. Придется тебя от соревнований отстранить.
- Нет!! Нет... Это не надо!
- Ну, хорошо, - помедлил врач, - Хорошо. Но уговор: после соревнований сразу ко мне.
Виринею уже давно похоронили. И багровые пятна возле прозрачной речонки давно отцвели. Но высокий костлявый мужик из охотницкой деревеньки, когда приходит на хутор, нет-нет да и скажет, отпивая со всхлипом горячий чай:
- А все же не то тут чой-то было... С Виринеей-то. Не то!
- Да чо не то-то? - возражает обычно хозяин хуторка, маленький никудышный мужичонка. - Вон и Прова три лета назад этак же... Все то.
- А все ж не то, - не унимается костлявый.
- Ну, чаво, Сильвестр, не то? - вставляет жена хозяина, - Я ить сама видала!
- Цыть, баба, не встревай! Не бабье это дело промеж мужиками встревать да еще про убивство разбирать. Не бабье!.. - тонким голосом вскрикивал на этом месте никудышный мужичонка.
Сильвестр затем степенно отодвигал от себя недопитую чашку и, вставая с лазки, оглаживая клочковатую бороду, заключал:
- Не то. Нет, не то! Медведь какой-то не такой был. Сам ведь я видал, как додирал он ее. Вот что не то, не пойму, а не то.
- Чаво же ты приставу об энтом не сказал? - не унималась баба.
- А я тогда не понимал, что не то. Таперь понимать стал.
- А ну тя, жердень. Завсегда ты сумлеваешься, небось и в детях своих тоже: твои ли.
- Ты, Демид, не охальничай. Да еще при бабе. Веры нашей не срами, - и с этими или какими другими словами Сильвестр полезал на печь. Гасили лампу, и скоро в теплой просторной комнате, где пахло сосновым деревом и кислым тестом, раздавалось мирное похрапыванье.
