. Я его сняла, погладила и посадила на подзеркальник, только что стала одеваться — он мне раз на плечо! Ну, тут я его даже слегка нахлопала. И только что я подошла к зеркалу, как мне позвонили из госпиталя насчет шефского концерта, стала я разговаривать и забыла про .
— ? Ой, Ниночка, кажется, я начинаю понимать. Ну, ну?
— Ну, тут пришел Владимир. Пошли мы с ним к козочке, покормили ее морковью — Володя специально принес — тут же мне инспектор группы передал роль на следующую пьесу прямо от машинистки. Только стал листать — зажигается красная лампочка — подготовиться; когда стали мне перед выходом накладывать цепи, я спрашиваю палача: «Васенька, а вы моего суслика не видели? Он тут нигде не бегает?» Вася говорит: «Нет, не бегает!» Хорошо, вышли на сцену. со скованными руками и зажженной свечой, за ней палач в полумаске и опять монахи, монахи. Вышли на сцену. Как я стала взбираться на помост, он и пискнул у меня в балахоне. Это, значит, он там, такая, в складках пригрелся и заснул, а его толкнули — он и зашевелился. Лезет в рукава, а рукава стянуты, лезет к вороту — и ворот закрыт, но вы представляете, как я себя чувствую! (Замечу в скобках — вполне представляю: я сам был когда-то в таком положении — это именно тот ужас, когда вдруг замечаешь перед собой зрительный зал — черную ямину, полную глаз, и все они ждут скандала, тогда сразу опускаются руки и голос дает петуха.) Я стою, смотрю вниз и думаю: вот-вот рухну. Палач шепчет: «Что с вами?» Я отвечаю: «!» Он сразу все понял. Я говорю: «Васенька, ради Бога, заслоняйте меня!» Но куда там! Я метра на два поднята над сценой — меня со всех сторон видно. А в зале такая тишина, !
Она остановилась и посмотрела на меня.
— В общем, когда на эшафот вскочил , я так и рухнула ему на руки — и это было чувство такого избавления, что я даже обняла его, и знаете, по-настоящему обняла. Публика так и заревела, как он меня вытащил, уже не помню. Лежу, всхлипываю, а он кричит: «Да с ней же плохо — где доктор!» Потом возле двери Владимир и худрук заговорили. Худрук кричит: «А я вам говорю: сюда я вас не пущу!» Володя что-то заикнулся, а худрук: «И будьте добры, оставьте сцену», я говорю: «Владимир Николаевич…» Тут худрук зашел, наклонился надо мной и говорит: «Ну, как вы себя чувствуете? Доиграем, голубушка, а?» Я отвечаю.
