Химеры | страница 93



Но если воробей – вы, то за мгновение перед тем, как она на вас бросится, вы увидите – вы помните эту сцену:

«Ее глаза наливались кровью и становились страшны, лицо перекашивалось» и т. д.

Налитые кровью, на перекошенном лице – противно, даже отвратительно, но и только. Необходимо добавить жуткого – леденящего жуткого – и гадливости, и безнадежной тоски. Задействовать беднягу дона Хосе.

На него Кармен смотрит «этими своими глазами» (avec les yeux que vous savez, буквально: вы знаете, какими глазами, говорит он, как товарищу по несчастью, г-ну М.) лишь однажды: назначая первое свидание.

Но зато несколько раз почему-то получается так (блестящий ход!), что она обращена к нему только половиной лица.

«“Идем. Где моя мантилья?” Она накинула ее на голову так, что был виден только один ее большой глаз, и пошла за моими людьми…

«Ее ставни были отворены, и я увидел ее большой черный глаз, который меня высматривал».

Наконец:

«Я как сейчас вижу ее большой черный глаз, уставившийся на меня; потом он помутнел и закрылся».

Ваши аплодисменты. Нечеловеческая фраза. И смерть – не человека. Не женщины. (Не говоря уже – не чужой.)


А помните: когда дон Хосе вошел в сигарный цех, и у Кармен уже отняли нож, и ее держали (вероятно, заломив руки) несколько теток, – «она стиснула зубы и ворочала глазами, как хамелеон»?

Читатели Мериме никогда не видели живых хамелеонов. (Разве что опять-таки на картинках – где они ну очень похожи на дьяволов.) Севернее Севильи они в Европе как будто не водятся. Что стоило дать под строкой (скачав из Интернета) небольшое примечание:

«У хамелеонов глаза огромные и могут свободно и независимо друг от друга поворачиваться на 180 градусов в горизонтальной плоскости и на 90 градусов по вертикали».

…Всех линий таянье и пенье, —
Так я вас встретил в первый раз…

И это все про глаза Кармен.


Дон Хосе умертвил, кроме нее, как минимум еще двоих.

Гарсиа Кривого – в честном поединке на ножах.

И английского офицера – тоже вроде как не подло и без обдуманного намерения: тот выстрелил первым; а дал бы себя ограбить – глядишь, остался бы в живых. (Если бы Кармен позволила.)

Что же до той мальчишеской драки после футбольного матча – кто знает: может быть, противник дона Хосе отделался ушибом мозга; или сотрясением. Хотя, конечно, палка с железным наконечником – оружие серьезное.

И насчет офицера-испанца (если быть точным – поручика Альмансского драгунского полка), которого дон Хосе, по его выражению, «пронзил саблей», – тоже не факт, что поручик погиб; вполне возможно – выжил. И дал показания. И, как человек чести, должен был признать, что первый обнажил саблю, первый ударил и ранил дона Хосе (мы видели рубец у него на лбу). То есть со стороны дона Хосе это была чистая самозащита. Да, воинский устав и все такое, – но не забудем: оба – солдат и офицер – находились не при исполнении, а в частном (чтобы не сказать – публичном) доме.