. Ромео нет как нет (где же он находился целую ночь и половину дня? нет ответа), появиться днем он не может. Ничего не поделаешь: вскрывать склеп придется самому. (Итальянцы недоумевают: какая причина помешала монаху сделать это прошедшей ночью? ответа нет.) Брат Лоренцо посылает брата Джованни за железным ломом.
Брат Джованни отвечает:
уходит, и больше мы не увидим его никогда.
А лом увидим: в руках у Лоренцо; а также заступ; а также фонарь – поскольку давно наступила ночь (на пятницу), и Ромео уже убил Париса и умер сам. Со словами, обращенными поочередно к яду, к Джульетте, к аптекарю:
Сюда, мой горький спутник, проводник
Зловещий мой, отчаянный мой кормчий!
Разбей о скалы мой усталый челн! —
Любовь моя, пью за тебя!
(Пьет.)
О честный
Аптекарь!
Быстро действует твой яд.
Вот так я умираю с поцелуем.
(Умирает.)
Брат Лоренцо брел из монастыря на кладбище примерно 12 (двенадцать) часов! Его зелье держало Джульетту в оцепенении не 42 часа, а все 50! Все это отдает, простите, халтурой. Даже халатностью. Л. Н. Толстой отчасти прав: бывало, бывало и такое с величайшим бардом всех времен.
Из-за этого горе-ботаника Лоренцо я даже пропустил точку невозврата. Известно, что лет сто или двести после смерти Шекспира пьесу «Ромео и Джульетта» театры (правда, больше на континенте) играли со счастливым концом. Скажем: Ромео проникает в склеп, – а Джульетта как раз пришла в себя, – и, предводительствуемые ликующим фра Лоренцо, они убегают к нему в монастырь (выбросив пузырек с ядом и аккуратно закрыв за собой двери склепа).
Но это было возможно только до поединка Ромео с Парисом. До того, как паж Париса поднял тревогу, до того, как появилась ночная стража и за ней толпа с факелами.
Пока Парис не прошепчет:
О, я убит! Когда ты милосерден —
Вскрой склеп и положи меня с Джульеттой, —
выдать эту трагедию за мелодраму – за серьезную лирическую комедию – легко.
А Шекспиру смерть Париса понадобилась как ложный ход: чтобы зритель в последний раз поверил на минуту-другую, что все еще может кончиться ничего себе: например, Парис будет ранен, а Джульетта, разбуженная лязгом оружия (да и вообще давно пора), выползет из склепа, и паж не побежит (Парис ему запретит) за полицией, а все объяснятся, помирятся и обнимутся.
Но Парис падает, факелы приближаются, Джульетта пришла в себя, монах убегает. Ничего страшней ее пробуждения представить себе я не могу.
И это единственная в мире трагедия, заставляющая зрительный зал чуть ли не молиться о том, чтобы прекрасная героиня успела умереть до того, как занавес шевельнется.
