— Вот оно что! Какой вы заботливый, мистер Баундерби!
Миссис Спарсит поднесла чашку ко рту, слегка раздув ноздри кориолановского носа [25] и сдвинув черные брови.
— Я лично убежден, что киске такое знакомство не сулит ничего хорошего.
— Вы имеете в виду мисс Грэдграйнд, мистер Баундерби?
— Да, сударыня, я имею в виду Луизу.
— Поскольку вы, без предварительных разъяснений, упомянули о «киске»,— сказала миссис Спарсит,— а дело касается двух девочек, то я не знала, к какой из них относится это наименование.
— К Луизе,— повторил мистер Баундерби. — К Луизе.
— Вы прямо как родной отец для Луизы, сэр. — Миссис Спарсит отхлебнула чаю, и когда она, сдвинув брови, склонила лицо с классическим носом над дымящейся чашкой, казалось, что она колдовством вызывает богов преисподней.
— Ежели бы вы сказали, что я как родной отец для Тома,— не для моего друга Тома Грэдграйнда, конечно, а для брата Луизы,— это было бы верней. Я хочу взять его в свою контору. Будет у меня под крылышком.
— Вот как? А не слишком ли он молод, сэр? — Когда миссис Спарсит, обращаясь к мистеру Баундерби, прибавляла словечко «сэр», то делала это лишь из вежливости, что скорее служило к вящей ее чести, нежели возвеличивало его.
— Так ведь я не сейчас возьму его. Сначала ему вобьют в голову всякие науки,— отвечал Баундерби. — В них-то, уж будьте покойны, недостатка не будет! Вот подивился бы мальчишка, ежели бы знал, как мало учености вмещалось в моей башке, когда мне было столько лет, сколько ему сейчас. — Кстати, по всей вероятности, Том отлично это знал, ибо далеко не в первый раз Баундерби делал такое заявление. — Но просто поразительно, как трудно мне подчас разговаривать с кем-нибудь на равной ноге. Взять хотя бы к примеру мой нынешний разговор с вами о циркачах! Ну что вы можете о них знать? В ту пору, когда кувыркаться в уличной грязи на потеху публике было бы для меня сущим благодеянием, счастливым лотерейным билетом, вы сидели в Итальянской опере. Вы, сударыня, выходили из театра в белом шелковом платье, вся в драгоценных каменьях, блистая пышным великолепием, а мне не на что было купить пакли, чтобы посветить вам [26].
— Разумеется, сэр,— отвечала миссис Спарсит со скорбным достоинством,— Итальянская опера была мне знакома с весьма раннего возраста.
— И мне, сударыня, и мне,— сказал Баундерби,— но только с оборотной стороны. Можете мне поверить — жестковато было спать на мостовой под колоннадой Итальянской оперы. Такие люди, как вы, сударыня, которые с детства привыкли нежиться на пуховых перинах, и понятия не имеют, каково это — улечься спать на камни мостовой. Это надо самому испробовать. Нет, нет,— какой смысл говорить с вами о циркачах. С вами надо беседовать о приезжих балеринах, о лондонском Вест-Энде, о Мэйфэре
