.
Разумеется, это совсем не значило, что будущий Патриарх на Соборе был совершенно «затерт», — вовсе нет: он руководил работой отдела «Церковный суд», 28 ноября 1917 г. был возведен в сан митрополита, а вскоре избран членом Священного Патриаршего Синода. Однако сравнить его влияние и авторитет с авторитетом и влиянием, например, Патриарха Тихона (Беллавина) нельзя никак. В реформируемой Церкви, где канцелярия уступила место возрождаемой соборности, митрополит Сергий был только «одним из» и притом далеко не самым ярким архиереем. Собор, продемонстрировавший способность Русской Церкви к творческому самообновлению, доказал, что Она сможет существовать даже в условиях политически недоброжелательного государственного строя.
Подчеркивая это обстоятельство, я, однако же, хотел бы поставить другой вопрос: а могли ли русские клирики (прежде всего, разумеется, архиереи) уже в первые месяцы после Октябрьского переворота, — особенно после январского декрета 1918 г. об отделении Церкви от государства и школы от Церкви, — понять, что им готовит новая власть, и что, следовательно, договариваться с этой властью, надеясь на крепость ее слова, бесполезно?[45]
Как мне кажется, однозначного ответа на заданный вопрос не существует. Трудно было представить, что новые властители, во-первых, сумеют надолго остаться у власти и, во-вторых, что они осуществят на практике свою программу «искоренения религии». По мнению отечественного исследователя А. Н. Кашеварова, «уже к середине января 1918 г. православное духовенство наглядно убедилось в том, что ни на какие переговоры и компромиссы с Церковью советское государство идти не собирается»[46]. Наступивший 1918 г. лишь подтвердил последовательность большевиков в «церковном вопросе»: тогда было расстреляно 3000 священнослужителей[47]!
Примечательно, что церковные иерархи и другие участники Поместного Собора понимали, что насилия над священнослужителями начались ранее прихода к власти большевиков. Однако именно новая власть всячески поддерживала богоборческие настроения, воинствующий антиклерикализм, давала подобным настроениям официальную поддержку[48]. Возможно предположить, что именно наличие в российском обществе подобных настроений и не способствовало окончательному пониманию церковными людьми воинствующей по отношению к любой религии (и прежде всего к Православию) государственной позиции.
Не понимал ее и Владыка Сергий, убежденный, что договориться можно с кем угодно. Так, на заседании Поместного Собора, когда в конце лета 1918 г. (при закрытых дверях) обсуждались выработанные Особой Комиссией мероприятия по защите церковных святынь, он говорил о необходимости поскорее выработать местную инструкцию с целью подписать поскорее «соглашение» с властями — взять храм и церковное имущество на поруки прихожан. «После покушения на представителей Советской власти, — говорил Сергий, — теперь избивают людей, придираясь к всякому поводу. В храме может что-нибудь произойти, и вот будут брать не случайных посетителей, а именно подписавшихся и на них вымещать все происшедшее. Тот, кто дает подписку, тот этим отдает себя для защиты Церкви и имени Христова и готов нести все последствия».
