«Пробуждение ислама…» Это выражение, как и идеи, которые оно в себе несет, стали знакомой темой для телезрителей Европы и Америки. На своих экранах они видели кадры, посвященные событиям на Ближнем Востоке: десятки тысяч мужчин и женщин, размахивающие зелеными флагами, выкрикивающие исламские лозунги и скандирующие на протяжении всех своих маршей священное воззвание: «Аллаху Акбар!» Аллах превелик! Официальные комментарии, за редким исключением, идут в том же направлении: их целью — очень часто достигаемой — является убедить западное общественное мнение, что речь идет о феномене, не имеющем рационального объяснения, определяемом бессознательностью незрелых народов, все еще подверженных мистическим порывам, не контролируемых и не способных к контролю, отказывающихся от логики современного мира, чтобы уцепиться за средневековье, из которого они не могут, да и не хотят выходить. Такому «объяснению» на Западе без труда обеспечено всеобщее признание — оно и в самом деле вписывается в привычное мышление, отмеченное десятилетиями бессознательного пропитывания имперским духом, для стирания которого «деколонизации» было недостаточно. И мысль осталась: независимые или нет, вооруженные саблями, копьями, старыми мушкетами или снабженные самым современным оружием, мусульмане остаются тем, чем они были всегда: неизлечимыми и опасными фанатиками. Сводя беспорядки и революции, потрясающие исламский Восток, единственно к движению религиозного характера, эта интерпретация, простая и соблазнительная, избегает, кроме того, постановки вопросов о породивших это движение глубоких экономических и политических причинах, как и об ответственности держав, которые так долго угнетали этот регион. На деле же не какое-то таинственное и необъяснимое коллективное стремление и не послание с небес, переданное слугой господним, побудило миллионы людей восстать против режима шаха и свергнуть его, а их желание покончить с ненавистной тиранией, которая обирала страну ради интересов иностранных компаний и кучки привилегированных местных жителей, их стремление освободиться от унизительной опеки американского империализма и от продажного режима. Короче говоря, это не ислам, внезапно «пробудившись», вызывает бунт народных масс. Напротив, это «пробуждение» миллионов эксплуатируемых и угнетаемых людей, их отказ и дальше гнуть шею объясняет это широчайшее движение. А протест народа выражается под единственным знаменем, которое ему знакомо и близко и которое символизирует одновременно его национальную принадлежность и надежду, — знаменем ислама. Некоторые обстоятельства, свойственные Ирану, придали этому аспекту проходящей революции особый характер. Последний шах и в самом деле боролся за «современный и светский» жизненный выбор, против авторитета шиитских священнослужителей. Из-за репрессий, направленных против активистов и патриотов из политических партий, осмелившихся восстать против диктатуры, мечети оставались единственным более или менее дозволенным очагом оппозиции. Отсюда можно понять, почему в этих условиях авторитет тех, кого называют аятоллами, смог достичь таких больших масштабов, а религия — стать почти единственным прибежищем и в лучшем и в худшем, со всеми противоречиями, которые из этого вытекали: с одной стороны, непобедимое стремление народных масс к прогрессу и истинной национальной независимости, а с другой — привязанность к прошлому пришедшей к власти буржуазии, заботящейся об укреплении своих позиций посредством поворота в свою пользу — пусть даже самыми кровавыми методами — народной революции. Поэтому еще одним крайним упрощением, которое мешает видеть действительность происходящей в стране классовой борьбы, было бы сделать «единственно ислам», понимаемый в самом узком смысле этого слова, ответственным за несущие смерть взрывы нетерпимости, за пещерный антикоммунизм и средневековую ксенофобию.
