Сначала они летели в абсолютном небесном раю, как это и полагается, среди ослепительно синего пейзажа, над плотными курчавыми облаками. Стюардесса была уже не своя, ихняя, в дивной белой полотняной форме без пуговиц, подавала преимущественно напитки нездешнего вкуса. Пассажиры все как один полуспали, утомлённые, и когда Лина пошла через весь самолёт в хвостовое отделение, её поразил одинаково жёлтый цвет лиц летящих, одинаково чёрные причёски. Она даже испугалась, как будто полк солдат переносили с места на место. Солдаты эти одинаково спали, утомлённо откинувшись и приоткрыв тёмные запёкшиеся рты. Или это было целое посольство далёкой южной страны.
Затем наступила ночь. Лина никогда ещё так долго и далеко не летала, она провела часть ночи в туалете, где смотрела в выпуклое окно. Там были видны звёзды, вверху, по бокам и далеко внизу, где эти звёзды прямо-таки можно было перепутать с туманно светившимися огнями посёлков. Одиноко мчащаяся в ночной мгле, среди обилия звёзд, человеческая душа с восторгом наблюдала себя в центре мироздания, среди шевелящихся крупных, мохнатых светил в полной кромешной темноте. Одна среди звёзд! Лина даже заплакала. Она с трудом теперь вспоминала минуты расставания с семьёй, с родиной, у неё всё это смешалось в один утомительный клубок, который никак не удавалось распутать, что было вначале, а что потом. Волшебное появление Васи с билетами и разрешением на брак, какие-то сложные формальности, слёзы матери, когда Лину одевали сёстры в белое платье и спустили на каталке, на лифте, а там Вася взял Лину на руки и понёс в машину… Лина то ли теряла сознание, то ли её укачало в машине – во всяком случае, всё происшедшее она вспоминала как сон: глупая музыка, удивлённые, ужаснувшиеся люди по сторонам, зеркала, в которых отражался Вася с бородой и она, серая, истощённая, вся в белом кружеве, с запавшими глазами. Вася увозил Лину на самолёте лечиться. Перед отъездом всё-таки была сделана, видимо, запланированная операция, и всё, что было после операции, Лина уже не помнила. Какой-то вой матери, заглушаемый как бы подушкой, плач сына, который испугался музыки, цветов и лица Лины, очевидно; он плакал, как вообще плачут испуганные дети, при которых бьют или уводят, отцепляя от них, мать: громко, истошно визжал. Он был слишком мал, его надо было оставить при бабушке, поскольку Лине предстояла ещё раз операция в чужом городе, в чужой стране и с новым мужем, этим неизвестно откуда взявшимся Васей с бородой.
