— Сколько уже сделано? — спросил, наконец, Дик отчаянным голосом.
Сам сказал ему, и Дик лежал смирно, обзывая татуировщика всеми именами, какие только мог придумать; это заняло некоторое время.
— Не стоит продолжать в этом духе, Дик, — сказал Сам. — Ваша грудь вся пробуравлена теперь, но если вы дадите ему кончить, это будет прекрасная картина.
— Я горжусь этой работой, — сказал татуировщик; — работать на вашей коже все равно, что рисовать по шелку.
Дик сдался, наконец, и велел мастеру продолжать работу; он далее зашел так далеко, что пожелал собственноручно сделать некоторый опыт татуировки на Саме, когда тот отвернулся. Он сделал только один укол, так как игла сломалась, а Сам поднял такой шум, что Дик сказал: молено подумать, что он поранил его.
Потребовалось три дня, чтобы разделать Дика окончательно, и ему было так плохо, что он едва мог двигаться и дышать; все время, пока Дик лежал на одре страданий. Сам и Питер Рессет толклись в «Голубом Льве», увеселяясь и собирая справки. Второй день был всего хуже, благодаря тому, что татуировщик оказался немного навеселе. Водка настраивает разных людей по разному, и, по словам Дика, ее действие на этого молодца выражалось в том, что он пришивал пуговицы вместо того, чтобы татуировать.
Как бы то ни было, Дика, наконец, расписали — грудь, руки и плечи; он почти упал, когда Сам одолжил ему зеркало и предложил полюбоваться на себя. Затем татуировщик натер его какой-то мазью, чтобы сделать кожу по прежнему мягкой, и другой мазью, чтобы рисунки казались старыми.
Сам желал написать договор, но Дик и Питер не хотели и слышать об этом. Они говорили, что такого рода вещи имеют нехороший вид на бумаге, да и не надо, чтобы кто-нибудь другой узнал об этом; сверх того Дик заявил, что он не может сказать, сколько денег он получит от этой операции. Татуировавшись, он стал относиться к предприятию с большой горячностью и, будучи сиротой, насколько ему было известно, почти начал убеждать себя самого, что эта рыжая хозяйка и есть его мать.
Они упражнялись в комнате, заставляя Дика играть свою роль и открывая его слабые места. Сам говорил пискливым голосом, изображая хозяйку, а Питер претендовал на роль хорошенькой девушки.
Они повторяли эту сцену несчетное число раз, и единственная неприятная сторона ее состояла в том, что Питер Рессет визжал всякий раз, как Дик намекал на его грудь, что раздражало его, а когда старый Сам, в качестве хозяйки, предлагал Дику кружку пива, у того текли слюнки.
