Этот дуэт был замечателен. С одной стороны – Флор Федулыч – Рыбаков, представительный, отменно вежливый, но непоколебимый, в нем так и чувствовалось огромное сознание своего капитала, создававшего ему своего рода всемогущество, чувствовалось и полное отсутствие нравственных устоев и возможность большой жестокости. А рядом – Ермолова, в которой слышались страх и отчаяние. Юлия шла «ва-банк», – Ермолова садилась к нему на ручку кресла, обнимала его неумело-соблазнительным движением… Рыбаков освобождался от нее и с неизменной вежливостью точно хлестал ее по лицу:
– Мы и в этаких позициях дам видали…
Ермолова без сил опускалась в кресло. Лицо ее покрывалось пятнами стыда, очень заметными под легким гримом. Совершенно менялся наигранный тон, он переходил в нескрываемое волнение, наконец, когда Флор Федулыч с утонченным издевательством предлагал ей ехать «Калуджу послушать», – она теряла последнее самообладание. С мукой вырывалось у Ермоловой:
– Не мучьте вы меня. Спасите, Флор Федулыч, умоляю вас!..
И она опускалась в порыве отчаяния на колени перед ним. Чувствовалось, что Юлия молит за свою жизнь. И понятно становилось, что даже твердокаменную натуру Флора Федулыча прошибало это отчаяние, и он уходил за деньгами.
Оставшись одна, Ермолова, вся дрожащая, говорила:
– Думала я, что это будет скверно, а такого стыда не ожидала. В другой раз просить денег не пойдешь, хоть кому отобьет охоту.
Хотя опять это были убогие слова «московской купчихи», но зрители почти не обращали внимания на самые слова, только слышали прерывающийся голос Ермоловой, только видели ее лицо, пылавшее от стыда, только чувствовали вместе с ней всю глубину позора, падения Юлии.
Когда Флор Федулыч выносил ей деньги – эти жалкие шесть тысяч, от которых, как она думала, зависело ее счастье, ее жизнь, – Ермолова с таким порывом исступленной радости и благодарности обнимала и целовала его, что становились понятными и его волнение и его слова:
– Этот поцелуй, Юлия Павловна, дорогого стоит…
Интересный момент: даже этот прожженный человек, этот холодный циник ощутил веяние настоящей человеческой страсти, говорившей в Юлии, настоящей, всепоглощающей любви. И с той минуты, как Юлия так унизилась перед ним ради своего любовника, Флор Федулыч начал ее уважать, настолько, что его желание сделать ее своей содержанкой уступило место намерению сделать ее своей женой. Конечно, это можно было понять только благодаря игре Ермоловой, углублявшей образ Юлии.
