- Эй, Саньк! Тут деды с кладбища едут. Пол-дня мерзли... На вот тебе деньги, сбегай за фуфырем... Слышь? Закуски возьми!
Однако веселость - веселостью, но секретов он не выдавал. На мои вопросы о карантине отвечал так:
- А мне не докладывают! Я срочник - поднимут ночью и поведут на амбразуры, и как звать, не спросят, так и останусь неизвестным героем...
* * *
Потом Леха - сержанта звали Лехой - исчез. Час-полтора его не было. Старички дремали, но в автобусе становилось зябко. Шофер время от времени включал подогрев.
Снова стукнули: за окном во тьме маячило веснушчатое лицо, рот до ушей:
- Короче, старичье, вас обратно заворачивают. В город никого не велено пускать.
- Куда обратно-то? - утомленно рявкнул шофер. - На кладбище?
Леха хохотнул и исчез.
- Меня дома же ждут, - сказал шофер. - Мать их так... Карантин выдумали. Хоть бы позвонить, сволочи, дали...
Вверху застрекотало. Низко-низко над нами проплыл вертолет.
Потом еще один. Повисел над шоссе, разбрасывая пятна света, взмыл выше и исчез.
Шофер только присвистнул.
- В одна тысяча девятьсот сорок втором... - проскрипел районный совет ветеранов, - на Западной Лице...
- На чем? - спросил шофер.
- Речка такая... Так вот, мы голыми руками, считай, окопались, и так, что генерал горных стрелков Дитль больше за всю войну шага к Мурманску не сделал...
Старик, проявив неожиданную прыть, внезапно оказался у дверей:
- Открой-ка, паренек... Я вас научу в разведку ходить...
Шофер открыл было рот, покачал головой.
- Открой, я сказал!
В руке у него оказалась монтировка, вынутая, видно, из-под сиденья. Он сунул ее в щель и стал выворачивать двери.
Шофер матюгнулся, плюнул:
- Да и хрен с тобой!..
Дед вывалился наружу. Некоторое время было тихо, потом раздался звонкий лехин голос:
- Дедусь, ты куда? Стоять!..
- А что мне, в кальсоны срать?? - рявкнул в ответ райсовет.
Потом послышался шум.
Шофер покачал головой.
- Хлопнут этого Дитля. Мы ж не в Ольстере - пули у них не резиновые.
Но было тихо.
А потом вдруг что-то большое и темное показалось в дверях. Мы глянули и ахнули: разведчик пер на себе оглушенного Леху!
* * *
Леху разложили на полу, привязав его собственным ремнем к ноге сиденья. В свете единственной лампы, горевшей над передней дверью, мы склонились над "языком". Оживившиеся деды отыскали остаток водки, брызнули Лехе в лицо, потерли виски. Леха открыл заячьи глаза, опушенные белесыми ресницами.
- Вы чо?.. - сдавленно спросил он. С лица его сошла улыбка, и оно может быть, впервые в жизни - приняло осмысленное выражение.
