Но мне больше нравилась Тита Тетонс, потому что у нее под платьем была спрятана пара свежих прелестных дынь. Она привозила меня на красном «бьюике» в свой институт и там поднимала меня до самых своих дынек, чтобы нажать на кнопку лифта. Перед дверью стоял солдат. Он никогда не шутил со мной. Конечно, у него сразу бы поднялось настроение при виде моей легионерской кепи, ведь она так нравилась всем полицейским и солдатам. К сожалению, на мне сейчас не было моей любимой кепи, потому что ее спрятали от меня.
В кабинете был Че. Он хмурил брови, а из груди у него вырывался легкий свист. На бабуинском лбу Че было много шишек.
— Ты знаешь, у меня есть такая девочка, как ты, — и он показал мне фотографию. На ней была девочка, о которой говорил Че, а рядом с ней ее мама, очень похожая на толстую лягушку. Девочку звали Хильдита.
— Приди за малышкой через час, — сказал Тите Фидель.
Нужно сказать, что они уделяли мне не слишком много внимания. Че был доктором. Он говорил, что нужно позолотить пилюлю крестьянам, иначе они не проглотят эту историю с кооперацией.
— Посмотри, что произошло в Советском Союзе…
И они продолжали в том же духе.
Час — это, конечно, много. Но однажды, всего лишь однажды, мы с Фиделем провели вместе даже больше часа. Тогда он повел меня на прогулку. В тот день Фидель-покатал меня на тракторе, а затем — на маленькой лошадке. Пока мы прогуливались, множество людей было занято уборкой двора Кинта де Лос Молиноса.
— Почему все они метут?
— Они заняты добровольным трудом.
— Что это?
— Это когда люди трудятся бесплатно. Они делают это по своему собственному желанию.
— Ты тоже будешь сейчас мести двор?
Нет, он занимался уборкой совсем иного рода. Он сметал людей.
— Кто эта симпатичная малышка, Команданте?
— Это родственница… Смотри, а вот и Тита пришла за тобой…
Фидель мне, в общем-то, нравился, но вот только бедные все никак не становились богаче. Если Фидель не приходил ко мне, то я не слишком скучала без него, потому что в любой момент могла увидеть его по телевизору. Я даже стала путать реальную жизнь с телевизионной, где Фидель без перерыва выступал перед толпами бедных людей.
Он не переставал напоминать им о том, что революция была задумана и совершена для них. А когда они кричали ему: «Вива! Вива Фидель!», он продолжал свою речь. Однажды я спросила у него:
— Фидель, почему ты так много говоришь?
— Чтобы они перестали кричать и аплодировать мне.
* * *
Теперь в нашем доме никогда не садились за стол в столовой. Думаю, так же обстояло дело и в других домах острова. Все были слишком заняты. Если люди не стояли на площади Революции и не кричали часами: «Вива! Вива Фидель!», то они добровольно трудились. Для буржуазных пережитков времени совсем не оставалось. Мне же эти пережитки очень нравились. Без них жизнь становилась скучной.
