Проводить время на корте было намного приятнее, чем бегать высунув язык, в поисках работы, так что большую часть лета я посвятил участию в небольших турнирах штатов Новой Англии[60], в том числе и в Ньюпорте. Проживание и питание для участников были бесплатными, к тому же я убедил себя, что летом хорошей работы все равно не найти.
Более практичный Игорь не ждал только хорошей работы, а брался за все, что подворачивалось, даже продавал чулки и томатную пасту. Он работал в буквальном смысле день и ночь: ночью был корректором в итальянской газете Il Progressio, а днем служил клерком в туристическом агентстве. В марте приехала мама. Она казалась потерянной и беспокоилась, что все опять придется начинать сначала.
Еще через месяц к нам присоединился отец. Он задержался в Риме, чтобы уладить дела с квартирой и продать мебель. Складывалось впечатление, что он обменял всю мебель на электрическую плитку, но уверенности у нас не было, потому что ответы отца на любые вопросы о финансовых операциях были нечленораздельны. Во всяком случае, в Америку он прибыл только со своими чемоданами с одеждой и электрической плиткой, которую гордо прижимал к груди, сходя по трапу. В Нью-Йорке, как это было и раньше, в поисках работы он не преуспеет.
Мама сняла мрачную тесную квартирку в Йорквилле на верхнем Ист-Сайде, тогда еще не вошедшем в моду. Она обставила ее некрасивой, громоздкой (но ценной) викторианской мебелью, которую ей подарили вашингтонские друзья. Район был убогий, из тех, где мужчины в исподних рубахах сидят на ступеньках крыльца, а дети орут, носятся сломя голову и стучат палками по мусорным бакам. Никогда прежде, даже в самые тяжелые времена, у нас не было такого соседства.
Некоторое время мы жили там все вместе, и в летнюю жару я проводил как можно больше времени на теннисных кортах. Мама пыталась найти работу для Игоря через своего прежнего воздыхателя Джозефа Паттерсона, издателя нью-йоркской газеты «Дейли ньюс», но он отказал ей. (Она считала это местью за отказ от его предложения руки и сердца тридцать пять лет назад.)
Мама не прекращала своих попыток, но настроение ее все ухудшалось. Не иметь успеха в Америке, где она была звездой светского общества — с этой мыслью она не могла примириться. Пока она еще не задействовала свои связи в Вашингтоне, городе, где ее хорошо знали. Конечно, ею руководила гордость: вернуться туда она хотела бы во всем блеске. (Думаю, что к этому примешивались и опасения — а вдруг Вашингтон ее тоже не примет?)
