, бледно-синий жилет с бесчисленными пуговицами, кружева на сорочке и белый галстук, больше похожий на шейный платок. У меня — не слишком открытое атласное платье цвета бордо с пышными рукавами и высокая прическа «пуф о сантиман», очень модная в то время, с украшением из перышек и ниток жемчуга. Мы вошли в залу, где стояли античные статуи (разумеется, гипсовые слепки) и висело много картин на библейские темы. Нас пригласили сесть в кресла для гостей, справа от возвышения под балдахином, где располагалось не кресло, а блистал трон, очевидно, для монарших особ. Вице-президент Чекалевский суетился, наводил последний марафет. Ждали Бецкого.
Наконец, он вошел — сухопарый, подтянутый, в сером парике, весь напудренный и надушенный, чуть прихрамывая на левую ногу. Все поднялись, приветствуя его. Президент Академии быстро взошел на возвышение и уселся на трон. Милостиво кивнул. Все уселись тоже.
Чекалевский произнес небольшую речь о Фальконе и обо мне — о его и моих заслугах, характеризуя наши скулыпур-ные работы как великолепные произведения изобразительного искусства. Подчеркнул, что прибыли мы в Россию по желанию ее императорского величества и что государыня нам оказывает всяческое содействие. Посему предложил нас избрать академиками императорской Академии художеств. Публика снисходительно похлопала.
Членам Академии, что сидели отдельно, было роздано по два шара — белый и черный. По кивку Бецкого, каждый из них по очереди заходил за ширму, где стояли три ларца с круглыми прорезями: белый для белых шаров, черный для черных и внизу большой — для оставшихся. Заняло голосование минут двадцать. Первым вотировался Фальконе как мэтр и учитель. И когда все шары были вброшены, два служителя вынесли ларцы из-за ширмы. Чекалевский их открыл. Черный шар имелся только один. Гости зааплодировали бурно, а Этьен поднялся и раскланялся.
Началось голосование по моей персоне. Я сидела ни жива ни мертва, сердце колотилось отчаянно — и, казалось бы, отчего? — ну, не выберут меня в академики, что изменится в моей жизни? — тем не менее волновалась бешено. Снова вынесли из-за ширмы два ларца. Черных шаров не оказалось вовсе. Я не верила своему счастью. А собравшиеся хлопали и улыбались.
Генералу Бецкому подали бумаги — протоколы голосования — и перо с чернильницей. Он их подписал и, поднявшись, провозгласил нас с Этьеном избранными академиками.
Первым ответное слово произнес Фальконе. Говорил по-французски. Поблагодарив академиков за оказанную честь, заявил, что счастлив находиться в России и внести свой посильный вклад в русскую монументалистику; вскоре, заключил он, будет им закончена модель памятника Петру в натуральную величину, и просил всех желающих посетить нашу мастерскую, чтобы выразить свое мнение, замечания и пожелания.
