Мэтр возвысил голос:
— Пьер! Как не стыдно пороть такую чушь?
Парень удивился:
— Нет, а что такого? Дело-то житейское. Просто мне хотелось узнать, занята ли моя каморка и считать ли мне мадемуазель Колло своей мачехой.
— Мадемуазель Колло не твоя мачеха, успокойся. Ей всего шестнадцать лет. И живет она в твоей комнате. Но на время твоего пребывания мы ее куда-нибудь переселим.
Я сказала:
— Даже знаю, куда. Мэтр Дидро, впечатленный моим портретом Голицына, пожелал, чтобы я слепила и его. Согласился позировать у себя дома. Был согласен, чтобы я пожила у них, а не ездила каждый день из Севра и обратно.
— Вот и замечательно. Будешь чувствовать себя у четы Дидро в полной безопасности.
Пьер заметил:
— Это я, что ли, представляю опасность?
Мэтр смутился:
— Ты неправильно меня понял.
— Понял, как понял. Да пускай едет, куда хочет, мне до нее и дела нет никакого.
Для начала вместе с Александром Фонтеном я поехала к его матери и сестрам, переночевала у них и послала с другом письмо к Дидро. Мальчик-посыльный наутро привез ответ: и супруга, и сам ученый ждут меня с нетерпением. Все устраивалось как нельзя лучше.
Это была волшебная неделя: спали до семи (целых два часа лишних по сравнению с Севром), не спеша завтракали, и мсье Дени удалялся к себе в кабинет для работы, мы же с мадам Анн занимались чисто женскими делами — составляли меню обеда, изучали модные журналы и перемывали косточки знаменитостям. После обеда и короткого отдыха я сначала делала карандашные наброски, а потом лепила ученого — это составляло около двух часов в день. Вечером гуляли в Люксембургском саду или посещали театр. Сказочная жизнь!
На седьмой день портрет был почти готов. Я не знала, делать ли глаза энциклопедиста чуть косящими, как в жизни, или пренебречь реализмом, по примеру носа Голицына, и советовалась с мадам. Та сказала: надо соблюсти золотую середину — левый глаз капельку сместить, чтобы издали этого не было заметно, а вблизи внимательный зритель мог бы рассмотреть. Так и поступила. Мэтр остался доволен. Главное, ухватила доброе выражение лица, иронично сложенные губы, высоченный лоб, негустые, но красиво лежащие волосы (он парик не носил принципиально). Мы отпраздновали окончание работы небольшим славным ужином, на который пригласили Фальконе-старшего и Лемуана. Оба оценили мое творение высоко, даже чересчур высоко, говоря, что, когда мне исполнится восемнадцать лет, я смогу открыть свою мастерскую. Я благодарила и думала, что имею на мои восемнадцать лет противоположные планы — путешествие в Петербург.
