— Знаю…
Сердце у меня сжалось, и дыхания не хватило; я, не в силах сдерживаться, залилась слезами.
Скульптор всполошился:
— Господи, что с вами? Вам нехорошо? — Он вскочил.
Я же рухнула перед ним на колени и, рыдая в голос, повторяла, как сумасшедшая:
— Извините меня, простите… вы ко мне так добры… не могу платить вам за доброту черной неблагодарностью…
Мэтр взял меня за руки, усадил на стул и сказал успокоительно:
— Перестаньте, ну? Глупость несусветная… Что произошло? В чем неблагодарность?
Продолжая всхлипывать, я произнесла:
— В нашем некрасивом обмане…
— Я не понимаю. Прекратите же плакать наконец! Что вы, как девица? В чем обман?
— В том, — вздохнула я. — Я и есть девица…
Он отпрянул от меня, как ошпаренный. В ужасе спросил:
— Как — девица? Вы — девица?!
— Да, мсье… Мы ведь знали, что вы не возьмете женщину. А без этого места не смогу я сводить концы с концами, средства на исходе… И тогда мсье Лемуан предложил мне переодеться мальчиком…
Фальконе сел на стул, потрясенный до глубины души.
— Господи Иисусе! — вырвалось у него. — Надо же такое придумать! Что это стало с Лемуаном? Старческий маразм? Издевательство просто!
Я едва-едва прошептала:
— Извините нас… не сердитесь, мсье…
Он пришел в себя и нахохлился:
— То есть как это — не сердиться? Нет, я не сержусь — я взбешен! Так меня надуть! Как какого-нибудь ребенка! Убирайтесь прочь, мадемуазель Колло! Или как вас там? Разговор окончен.
Слезы вновь потекли из глаз, я, превозмогая рыдания, начала собирать раскиданные работы.
— Извините, мсье… Но мы правда не хотели вас обидеть…
— А обидели — еще как обидели! Просто растоптали!
— Нет, мсье… не имели дурных намерений… Думали, что если навыки мои подойдут вам, то уже не станете обращать внимание на мой пол…
— Буду, буду, как еще буду!..
— Извините, мсье… И прощайте!.. — Сгорбившись, я пошла к двери.
И услышала вдруг:
— Стойте, погодите… Как вас там?.. Как зовут вас на самом деле?
Я обратила к нему зареванное лицо:
— Мари-Анн Колло.
— «Мари-Анн», — зло передразнил он. — Вот уж догадался Бог мне такое подсунуть… Нет, не Бог, но черт! — и перекрестился. — Стойте. То есть сядьте. Я готов согласиться взять вас в ученики. То есть в ученицы, черт!
Не поверив своим ушам, я воскликнула:
— Правда? Господи! Вы готовы?!
— Сядьте. Да, готов. Но не представляю, как преодолеть кое-какие непреодолимые сложности.
Я уже почти хохотала:
— Сложности? Да какие могут быть сложности, коли вы готовы?
— Дело не во мне, а в уставе мануфактуры. Тут работают исключительно мужчины.
