в Америке использует похожий эффект в своей кинокартине "Ветер" (1928): съежившаяся от ураганного ветра, страха и одиночества Лилиан Гиш
>86 оказывается то в тени, то в свете раскачивающейся лампы. Клузо и Малапарте
>87 в аналогичных сценах в "Вороне" ("Corbeau") и в "Запрещенном Христе" ("Cristo Proibito", 1951) лишь повторили опыт своих знаменитых предшественников).
* * *
Полный мистики и чертовщины мир Э.Т.А. Гофмана раскрывается перед нами в почти забытом сегодня фильме "Дом в лунном свете" ("Das Haus zum Mond", 1921), который был снят Карлом Хайнцем Мартином по сценарию Рудольфа Леонгардта>88. Его герой — скульптор восковых фигур — похож на свои жутковатые творения. Уже в 1928/29 г. в немецком кино появляется персонаж, один в один копирующий зловещего доктора Калигари. Речь идет о фильме Альфреда Абеля "Наркоз" ("Narkose"), в котором перемешаны реальность так называемой "новой объективности">89 и элементы фантастики.
Склонность немецких кинематографистов к запугиванию зрителя жуткими существами подтолкнула Фрица Ланга к тому, чтобы окружить персонажа фильма "Усталая Смерть" — аптекаря, ищущего корень мандрагоры — соответствующими зловещими атрибутами: изогнутые деревья с узловатыми, наполовину вылезшими из земли корнями, подобно призракам, появляются из темноты. Сам аптекарь, которого состоятельные горожане не пускают за свой стол в трактире, кажется злым демоном в своей тяжелой накидке и непомерно высоком цилиндре, напоминающем нам о докторе Калигари. А через несколько минут в своей каморке алхимика он оказывается совершенно бесхитростным суетливым человечком.
Немецким кинорежиссерам нравится навлекать подозрения зрителей на безобидные создания. Так, в "Кабинете восковых фигур" Пауля Лени>90 мы видим веселого и работящего владельца лавки, но порой нам чудится в нем что-то зловещее. В "Генуине" зритель невольно задается вопросом, действительно ли маленький чудаковатый господин в белых гамашах и светлых перчатках, отделанных синелью (точно такие же перчатки носил доктор Калигари!) — такой славный и простодушный, каким его стремится представить Вине после того, как кончается кошмар.
В произведениях немецких романтиков часто бывает так, что персонажи, которые впоследствии оказываются наиболее симпатичными, поначалу кажутся нам странными злыми духами. В "Золотом горшке" Гофмана студент Ансельм пугается ужасных манер и пронизывающего взгляда архивариуса Линдхорста, повелителя добрых духов. А в гоф-мановском "Приключении в ночь под Новый год" маленький Шпикер, у которого дьявол украл зеркальное отражение, поначалу сам кажется злобным и подозрительным. (Гофман — кстати, так считал и Гейне — повсюду видел одних только призраков. Они приветствовали его из-под каждого берлинского парика. Он превращал людей в чудовищ, а чудовищ — в придворных советников прусского короля. Но за всеми этими причудливыми гримасами видна цепкая связь с земной реальностью.)
