Вообще Фокин рассказывает, что у Брандов целый день визг и шум. Мать кричит ему и его сестре: — "чтоб вас холера задушила, чтоб вас чорт забрал". И Бранд ей говорит дерзости. И только, когда приходит отец, у них тихо.
— Вот как у них, — добавил Иванов, когда кончил свой разсказ. — Если он не угомонится, придется исключить его из отряда.
— Подумаешь, — горе ему большое, — сказал Витя. — Если он такой хулиган, ему все равно, в отряде он или нет.
— А я думаю, что с ним надо поговорить. Ведь если у него такая мать, значит он не так виноват, — вступился Саша.
— Хе… говорить, — воскликнул Витя. — Очень он вас послушает.
Мы еще долго говорили об этом, потом я простился с ребятами и пошел домой. Когда я вспоминал рассказ Иванова о Бранде и его матери, мне делалось стыдно и еще больше жалко маму.
Дело в том, что после той истории, хотя мама со мной и разговаривает, но обида у нее не прошла. Я это хорошо замечаю, хотя делаю вид, что уже забыл обо всем. Со мной заговорил об этом отец.
— Видишь ли, — сказал он, — у вас, ребят, неправильный взгляд на это. Ну неужели по-твоему лучше, когда мать называет своего сына Колька, Ленька? Груба с ним, кричит на него?
Отец всегда спросит так и таким голосом, что уже и не знаешь, что ему отвечать. Я почувствовал, что он припер меня к стенке, и сказал:
— Но не при мальчиках.
— Ну что же при мальчиках!.. Значит мать, когда шла к тебе и промокала вся под дождем, должна была, как школьница урок, повторять всю дорогу: "Не Ленечка, а Ленька"… Ведь она могла и забыть. Как ты думаешь? — уже сердитым голосом закончил отец.
Я рассмеялся при этих его словах, так смешно было представить маму школьницей, и как она зубрит эти слова. А на школьницу она и совсем не похожа, и занята все домашней работой.
— Это у нее привычка такая, нежничать, — сказал я, чтоб вывернуться.
— Не плохая привычка, хотя к таким мальчишкам, как ты, ее не стоит применять. Но сознайся, что ты не прав, и извинись пред матерью.
Но сознаться в неправоте ужасно, ужасно трудно. Кажется легче до крови укусить себе палец, чем подойти и сказать эти слова: — "Я не прав, прости".
Я ничего не ответил отцу. Он сидел в своей серой рубашке, без пиджака, и читал газету. Я знал, что он бывает особенно хорошо настроен в эти минуты, и решил воспользоваться этим его настроением и улизнуть от ответа.
Однако не тут-то было.
Отец помолчал немного и сказал:
— Я жду..
— Я… после… другой раз… — пробормотал я и почувствовал, что стал красный, как кумач.
