8-я рота, как самая малочисленная, оказалась правом, менее опасном фланге. Из нее три человека под командой Окутина пришлось еще оставить для выноса раненых и убитых из болота, куда завел роту старый финн.
Тишина вокруг в это раннее утро стояла необыкновенная, совсем не похожая на фронтовую. Справа и слева на покатых боках вытянутой сопки было ярко от солнечных пятен. Санинструктор Фокин, лежа в рядах роты, мысленно торопил солнце: хотелось, чтобы оно обогрело и хоть чуть-чуть обсушило на нем пропитанную болотной грязью и тиной одежду. Ужасно хотелось курить, но он не знал, можно ли. И все-таки не выдержал: достал масленку, натрусил в заскорузлую ладонь табаку, вынул оттуда же листок газеты и торопливо свернул закрутку; но когда сунул в кармашек гимнастерки пальцы, чтобы вынуть коробок спичек, почувствовал под ними мокрый измятый комочек. Шагах в пяти от него лежал Иванников.
— Костя, — негромко окликнул Фокин, — у тебя — что? Спички или «катюша»?
— «Катюша».
— Высеки огня.
— А курить можно?
— Давай торопись!
Иванников достал кусочек кремня, обломок плоского напильника и винтовочную гильзу, из которой торчал конец ватного фитиля. Но Фокин не услышал характерного звука кресала о камень. Вместо него хлопнули сзади звучные выстрелы минометов. Потом послышалась громкая команда лейтенанта Осипова:
— Рро-ота! Впе-еред!
В сердцах Фокин бросил на землю цигарку, наступил на нее каблуком.
Длинная изломанная цепь солдат с карабинами и автоматами наперевес высыпала на поляну. Пулеметчики, не отставая от стрелков, катили следом уже собранные пулеметы.
По гребню сопки взметывались вверх густые разрывы мин. Солнце, которое только что показалось над гребнем, сперва ослепительно ударило в глаза, а затем его заслонило желтовато-черной пеленой, и круглый диск, сразу будто бы потемнев от копоти, миражно запрыгал, как мяч, в растекающихся космах дыма.
Неожиданно многие увидели, как из этих разрывов выскочила мечущаяся фигурка человека и побежала по склону. Человек бежал быстро, как только мог бежать под гору. Порой его скрывали густые кулиги кустов, но потом он опять показывался из-за них, стремительно приближаясь. Теперь его разглядели многие. Это был офицер. Финский офицер, перепоясанный широким ремнем с маленькой желтенькой кобурой на правой стороне живота.
Кто-то, наверное, вскинул к плечу автомат, потому что Залывин пронзительно крикнул:
— Отставить!
Впереди лежала бурая полоса оползня; мелкие камни, глина, песок — все улеглось на покатом склоне гофрированными складками. Офицер, не раздумывая, ступил в бурую осыпь и, чувствуя под ногой ускользающую опору, опасаясь, что сейчас в него выстрелят, торопливо поднял руки и, неуверенно балансируя на осыпи, закричал по-русски:
